Книга Могикане Парижа. Том 1, страница 94 – Александр Дюма

Едва за ним затворилась дверь, как слова, которые она не могла выговорить в присутствии Камилла, сорвались у нее с языка.

— Я задыхаюсь! — прошептала она.

Она снова отворила окно и облокотилась на подоконник — так же, как недавно в ожидании Камилла.

Так она до самого утра просидела не шевелясь.

Только когда ночная мгла стала рассеиваться, Кармелита встрепенулась и, словно только сейчас заметив, который час, возвела к небу прекрасные глаза, вздохнула и легла в постель.

Это происшествие было первым облачком, промелькнувшим между молодыми людьми.

Камилл сказал Кармелите, что купил не все.

В действительности он не купил ничего, если только читателю угодно будет припомнить, на что креол употребил время.

Итак, надо было снова ехать в Париж.

И Камилл поехал. На сей раз все покупки были сделаны: ничто не отвлекло Камилла от его намерений.

Он вернулся рано.

Кармелита не ждала его у окна, она гуляла в саду — том самом, где находился предназначавшийся для Коломбана павильон.

С этого дня Камилл стал отлучаться все чаще, и беззаботность, вернее сказать, равнодушие Кармелиты не сдерживало, а, скорее, подталкивало его к тому.

Постепенно его поездки в Париж стали настолько частыми, что уж редкий день его можно было застать дома.

То он спешил на Марсово поле, то на премьеру в Оперу, то на петушиные бои, устраиваемые у заставы. Справедливости ради следует заметить, что всякий раз Камилл предлагал Кармелите: «Хочешь поехать со мной, дорогая?» Но Кармелита отвечала: «Спасибо».

И Камилл отправлялся один.

Однажды утром, когда его не было дома, в дверь позвонили.

Кармелита слышала звонок. Но с некоторых пор этот звук не вызывал в ее душе волнения.

Позвонили еще раз. Она подняла голову, отложила вышивание; удивляясь, почему садовница долго не открывает, Кармелита подошла к окну, отодвинула занавеску, посмотрела, кто звонит, и вскрикнула от изумления: внизу стоял Коломбан!

От страха она чуть было не лишилась чувств.

Она выбежала на лестницу. Садовница, возвращавшаяся из глубины сада, показалась в коридоре.

— Нанетта! — закричала Кармелита. — Проводите господина в садовый павильон и не говорите ему, что я здесь.

Потом она заперла дверь на ключ, дрожащими руками задвинула засов и села — вернее, упала — на диван.

Коломбан!..

Он аккуратно писал Камиллу, однако со времени отъезда бретонца Камилл ни разу не заглянул на улицу Сен-Жак, и письма оставались лежать нераспечатанными у Мари Жанны.

А беззаботный Камилл, не получая их, не счел нужным сам написать бывшему товарищу по коллежу.

Кстати сказать, насколько это было в его власти, он старался забыть своего друга.

Коломбан явился живым укором за преданную дружбу, за нарушенное обещание, а это сулило Камиллу угрызения совести!

Молчание креола обеспокоило Коломбана, как ни мало он был подозрителен.

Кроме того, бретонец — так ему самому, по крайней мере, казалось — совершенно окреп душой среди суровых красот родного края.

Он чувствовал, что обрел стойкость и набрался сил, бродя среди каменных глыб Карнака и карабкаясь по отвесным армориканским скалам.

Наступил день, когда он себе сказал:

«Я здоров и снова продолжу учебу. Заодно погляжу, что поделывают Камилл с Кармелитой».

Он заставил себя улыбнуться, произнося их имена, и вообразил, что уже пережил боль потери.

Итак, он отправился в путь, полагая, что совершенно справился со своими чувствами.

Кажущаяся победа над собой оказалась в действительности поражением, но он этого не знал. Одному Богу была ведома его тайна.

Он прибыл в Париж и нанял экипаж, торопясь на улицу Сен-Жак.

Было семь часов утра: он застанет Камилла в постели.

Камилл был ленив, как всякий креол.

А вот Кармелита, верно, уже поднялась. Он помнил, что она просыпалась вместе с птицами, как и они, песней встречая восход.

С сильно бьющимся сердцем и пылающим лицом он приехал на улицу Сен-Жак.

Мари Жанна увидела, как он выходит из экипажа.

— Да это господин Коломбан! — воскликнула она. — Куда это вы, господин Коломбан?

— Как куда? К себе! К Камиллу! — отвечал он.

— Да он уж давно съехал, ваш господин Камилл!

— Съехал? — переспросил Коломбан.

— Да, да, да.

— А?..

Коломбан замешкался.

— А Кармелита?.. — сделав над собой усилие, спросил он.

— Тоже переехала.

— Куда же они отправились? — спросил Коломбан.

— Да почем я знаю? Муж вам, верно, скажет, да еще, может быть, мадемуазель Шант-Лила, прачка.

Коломбан прислонился к стене, чтобы не упасть.

— Ну хорошо, — едва выговорил он. — Дайте мне ключи от квартиры.

— Ключ от квартиры? Зачем? — удивилась Мари Жанна.

— Зачем обыкновенно спрашивают ключ от своей квартиры?

— Чтобы войти к себе! Но вы-то здесь больше не живете!

— Как не живу? — сдавленным голосом проговорил бретонец.

— Вы тоже переехали.

— Я… Переехал? Вы в своем уме?

— Не жалуюсь! Можете подняться, если угодно. Ваша бывшая квартира совершенно пуста: господин Камилл вывез всю мебель и сказал, что вы переезжаете вместе с ними.

— С ними? — переспросил Коломбан. Все поплыло у него перед глазами.

— Раз я должен жить с ними, надо же мне, по крайней мере, знать их адрес! — пролепетал он.

— Кажется, это где-то в Мёдоне, — отвечала Мари Жанна. Молодой человек еще не отпустил экипаж, в котором приехал. Он снова погрузил свой чемодан, сел в карету и приказал:

— В Мёдон!

Полтора часа спустя он был уже в Мёдоне. Но читатели помнят, что Камилл жил в Ба-Мёдоне.

Как истинный бретонец, Коломбан был терпелив и упрям. Он неутомимо переходил от двери к двери.

В последнем доме ему сказали, что молодых людей следует, по-видимому, искать в Ба-Мёдоне.

Коломбан отправился в Ба-Мёдон.

В Ба-Мёдоне дело пошло лучше: ему показали дом; он позвонил раз, потом другой.

Кармелита выглянула в окно, узнала его и приказала Нанетте ничего о ней не говорить и проводить Коломбана в павильон.