Онлайн книга «Ужасные невинные»
|
– Вечер у нас занят. А что ты забыла на Пречистенке? – У меня съемки. – Август грустнеет, непонятно, с чем это связано: с ее делами на Пречистенке или с отказом Лоры. – Концептуальные фото унитазов? – Почти. Концептуальные фото модных писателей. – Вот несчастье! У нас есть модные писатели? – И даже больше, чем ты думаешь. – Ненавижу модных писателей. – Лора вполне искренна. – Их все ненавидят, но все читают, – философски замечает Август. – Их никто не читает, но все о них говорят, – философски замечаю я. – Он тоже журналист? – Август кивает в мою сторону. Журналюга, – Лору веселит позднее прозрение Август. – Журналистишко. Продажный писака. Бумажная крыса. Иуда Искариот. Бесплатное приложение к каталогам нижнего белья. Можно было бы сразу догадаться по его дешевой физиономии. – Тоже пишет о жратве? – О кино. – Я не смотрю кино, – Август с облегчением вздыхает. – А в кинотеатры хожу, только чтобы целоваться в последнем ряду. – Ну что ты врешь, Август! – внезапно раздражается Лора. – Когда ты последний раз целовалась в кинотеатре? – Поймала, поймала, – Август принимается хохотать. – Сдаюсь! Последний раз это было с тобой, и не в кинотеатре, а в клубе, на дне рождения Самолетовой. – Точно. Ты тогда еще познакомилась с этой своей пассией… Как-то бишь ее звали? – Билли. В честь Билли Холлидей, джазовой певицы. – Точно! Что-то такое она ввернула, прежде чем свалиться под стол. Что-то такое… У меня даже под коленкой зачесалось… – Любовь – странный фрукт, – Август почти декламирует с невесть откуда взявшимся американским акцентом. – Вот что она сказала. – Глупее не придумаешь. – Это цитата из Билли Холлидей. – Как будто цитата не может быть дурацкой, – вполне резонно замечает Лора. – Она теперь тоже модная писательница. – Кто? Билли Холлидей? – Сама Билли. – Господи, – Лора кривит губы в неподражаемой гримасе. – Если мы будем продвигаться такими темпами, то скоро и навозные мухи начнут выдавать в месяц по бестселлеру. В соавторстве с навозными жуками. – Ты не права. В том смысле, что навозная муха написала бы не в пример лучше. – Кто бы сомневался, Август, кто бы сомневался! За то время, что я ее знала, она разродилась лишь одним помойным стишком. Ты помнишь, да? – А-а… «Я выщипала брови. Видно зря. Поперлась ты Глазеть на стриптизерок». Он? – Он. – У меня есть авторский экземпляр ее книги. «Две девушки в тени, одна девушка на солнце». – Это название? – запоздало пугается Лора. – Надо же, срань какая! – Срань с дарственной надписью, заметь. – Представляю, что она там тебе накарябала! – Нет, ты даже не представляешь… – Август забавляется, как дитя. – «Пора выходить из тени, пупсик! Я уже на свету». – Я и забыла, что ты когда-то откликалась на пупсика, бр-р! А это название…Кажется, я его уже слышала. – Видела, – поправляет Лору Август. – В клубе, где мы отмечали самолетовскую днюху. В туалетной кабинке. – Точно! По-моему, я сама его и написала! Красным маркером. – Ну, положим, написала это Самолетова. И не красным, а черным, – говорит справедливая девушка Август. – Но и ты могла бы такое сочинить. После того количества пива, которое мы высосали. История, часть которой я заприметил в «Че…», повторяется, вопрос лишь в том, хватит ли на всех, одержимых писательским зудом, туалетных кабинок. – Такое мог сочинить кто угодно, но модной, как ты говоришь… м-м.. писательницей стала она. Билли. – Ничего не поделаешь, – вздыхает Август. – У нее лицо модного писателя. – А что, у модных писателей какие-то особенные лица? – наконец-то решаюсь вклиниться я. Август снисходительно улыбается, Лора хмыкает, я кажусь себя жалким сосунком, случайно затесавшимся в ряды посвященных. Я мог бы написать капитальный труд о жизнедеятельности среднестатистического российского тамагочи, но подвид «модный писатель» мне не по зубам. – Ну конечно! – Август корчит страшное лицо. – Они примерно такие! (Зрачки Август скатываются к переносице.) – И такие!.. (Брови Август лезут вверх.) – И такие!.. (Август раздвигает пальцами рот и высовывает язык.) – Да ладно тебе, – морщится Лора. – Нет, серьезно!.. А если совсем серьезно… Тебя должна любить камера, ну или объектив на худой конец… И не просто любить… Сума по тебе сходить, хотеть тебя, как девка-нимфоманка. Если тебя любит камера, на все остальное можно положить с прибором. – То, чего хочет камера, – хочет бог! – Лора наставительно поднимает палец. – Тебя может ненавидеть собственная собака, тебя может ненавидеть кошка, которую ты нарисовал, но камера должна любить тебя обязательно. – А если нет? – глупо спрашиваю я. Если нет – карьера модного писателя тебе не светит. И неважно, какую пургу ты будешь нести. Можно ввернуть что-нибудь позабористее, типа «Иногда я чувствую себя скоросшивателем». Или: «иногда я чувствую себя машиной для перевозки трупов». Или сказать, что все написанное навеяно раком яичек второй стадии. А можешь вообще ничего не говорить или придумать самую банальную историю, где все чувства рифмуются со словом… – Август выжидательно смотрит на нас с Лорой. – Со словом «блядь, твою мать», – высказывает предположение Лора. – Со словом «секс», – высказываю предположение я. – Секс подойдет, – Август кажется вдохновленной собственной речью. – С сексом все сталкиваются, рано или поздно, в той или иной форме. А люди – они такие… Они воспринимают только то, что уже знают. Или думают, что знают. Все остальное им до лампочки. А вообще-то они мудаки, эти писатели… Поздравьте меня, сегодня я буду снимать мудаков… – Билли тоже в списке? – уточняет Лора. – В списке один парень, который никогда не снимает бейсболку, еще один, который вытатуировал у себя на руке часы без стрелок, еще один, который общается с духом Торквемады, у него как раз рак яичек. И три бабы без макияжа и с обгрызенными ногтями. – И Билли? – не унимается Лора. – И Билли. |