Онлайн книга «Кровь на мечах. Нас рассудят боги»
|
Отчего-то вспомнился тот вечер, когда раз и навсегда распрощался с отцом. Вяч больше никогда не заговаривал с Добродеем, даже когда сталкивались нос к носу. Так и прожили… с десяток лет. После, одним зимним утром, в двери общего дома постучался златовласый мальчишка. Добродею на миг показалось, будто река Времени повернулась вспять и видит он не кого-то другого, а самого себя. Мальчишка смотрел в пол, говорил отрывисто, глухо. Поведал: Вяч скончался. На похороны звал. Добря тогда даже не спросил, отчего умер, вообще слова не проронил – развернулся к стене и сделал вид, будто непреодолимо спать хочет. И ни на похороны, ни на поминки не пошел. А через пару дней, как назло, Корсака встретил. Отцовский приятель, которого Добродей знал еще с малолетства, сказал тогда: – А не твоим ли Господом велено: «Если прощаете, тогда будете сынами Отца Небесного. Прощайте, потому что такова природа Божьего сыновничества!» – Это к чему? – зло спросил Добродей. – Да к тому, Агафон, отца своего, Вяча, ты даже помянуть не пришел. Скажешь, занятой был? Вспомнилась и собственная жизнь при князе Осколоде. Одинокая доля. Другие соратники не стеснялись женского рода, многие обзавелись семьями, на житье перебрались в город. А его от баб подташнивало. Еще больше мутило от отцов – булочников, мясников, престарелых воинов, – которые, будто по сговору, предлагали ему своих дочерей. Сказал тогда: женюсь, когда отслужу. И что же? Теперь, получается, отслужил? Отслужил или его «отслужили»? Кому теперь нужен старший дружинник? Никому. Новому князю гридни и отроки важнее, и не потому, что мастеровитее, – просто они присягнули. И веру Христову отбросили, как шелуху от семечки. А Добродей так не может. И не хочет. Да и в люди уходить не хочется, и жениться. На кой ему баба? Сердце-то черствое. На одной жалости крепкую семью не построишь, особенно если без охоты. А вот сразиться… в последний раз сразиться за Киев – это дóбро! Может быть, его, Добродеев, меч послужит искуплению всех грехов… Да только ведь не зовут… биться. Ну и это ничего, это поправимо. Дверь общего дома скрипнула, на пороге появился заспанный Златан в одних только нижних портах и сапогах. Спросонья не заметил сидящего, нечаянно пнул. – Эй, – пробасил Добря. Дружинник встрепенулся, вытянулся по струнке, в следующий миг кулачища Златана взлетели в воздух – готов обороняться от чужака. – Это я, Добродей. – А… – после недолгого молчанья отозвался воин. – Фух… А я уж подумал… враг какой пробрался. Ты чего тут? Чего в дом не идешь? И где тебя Чернобог носил?.. – Носил, – ответил Добродей грустно. – Не скажешь, – догадался Златан, – ну и ладно. Он медленно спустился с крыльца, смачно харкнул на землю и застыл. – Ты чего встал? – хмыкнул старший дружинник. – Забыл, куда шел? Выгребная яма во-он там. Отчего-то голос Златана прозвучал растерянно и тихо: – Да нет… не забыл. Тут такое дело… Он медленно повернулся к Добродею, сделал шаг навстречу, осторожно опустился на ступеньку крыльца. – Что случилось? – Да дело одно… – выдохнул воин. – Понимаешь… Пока тебя не было… Сердце Добродея ухнуло, чуя неладное. Спросил упавшим голосом: – Что? Что-то с могилой Диры? Златан глянул непонимающе, ошарашенно, ответ прозвучал страшно: – Нет. Горяна убили. – Как? – Как… – Дружинник замялся, громко почесал обнаженную грудь. – А вот так. – Кто? Добря хотел вскочить на ноги, но Златан удержал. – Парень один. Из деревни. Приперся, значится… в Киев. По каким-то делам. И тут нос к носу с Горяном столкнулся. У парня топор при себе был. А Горян… ну из корчмы возвращался, веселый… сильно веселый. – И?.. – Ну, этим топором и приложил. А когда Горян упал… рубить начал, видать, на куски хотел… Златан смолк, нахохлился. В отсутствующем взгляде дружинника читалась тоска. – Этот парень, – продолжил Златан, – невесту позапрошлой весной потерял. Вернее, не потерял, а мы отняли. Горян. Он тогда не смог помешать, то ли раненый был, то ли еще чего. А тут вот встретил в Киеве и… отомстил. – Что дальше было? – Повязали. На княжий суд отвели… – И что князь присудил? Златан нервно рубанул воздух ладонью: – Сказал, за убийство княжьего дружинника тот уплатит виру в сорок гривен. А сам не сумеет, так с того селения, откуда он родом, взыщут двадцать коров. Половина семье. Вдовы-то у Горяна не было. – Вот как… – пробормотал Добродей. Сердце сжалось, дыханье перехватило. – Тризну, как положено, справили. За это не волнуйся… – Да… – махнул рукой собеседник, – тризна ваша… Горян… Ох… Вот и присягнул он Олегу. Вот и присягнул… Княжий дружинник. А Олег, стало быть, за справедливость? Виру назначил оттого, что «своего» убили? – Должно быть, так, – кивнул Златан. Добродей чувствовал, как холодеет душа, как земля уходит из-под ног, как рушится небо. Пытаясь отринуть мысли о новой потере, сказал, нарочно нагнетая в себе злость: – А кабы меня убили, он бы и пальцем не шевельнул… Но я все равно присягать не буду. И в битву с хазарами пойду без клятвы Олегу. И пусть только попробует не пустить. Брови Златана взлетели на лоб: – С хазарами? Они здесь? – Скоро будут. Ждите. Глава 7
От самого Киева до Татинецкого брода спустились быстро [29] , сберегая силы – под упругим северо-западным ветром, полнившим паруса. Поговаривали, что стриба никогда не изменяет князю. Не бывает попутного ветра только у того, кто не ведает, куда идти. Он ведал… Покрытое песчаными наносами дно вспыхнуло золоченой слюдой. Розмич перегнулся через борт, не веря своим глазам. – Ч-что, варяг? Р-руки т-твои загребущие! Бо-богатства Татинца пытаешь? – пошутил было Живач неуклюже, но осекся под тяжелым взглядом новгородца. – Не варяг я, а словен, – ответил тот приглушенно. – А остроты лучше на хазарах испробуй. |