Онлайн книга «Горе мертвого короля»
Бриско вдруг прорвало: — Ну почему, господи, почему ты это сделал? Ты же позоришь нашу армию! Не проигрывать же нам войну из-за таких… таких трусов, как ты! — Я не трус, я… — Скажите на милость, а как прикажешь называть того, кто предает товарищей по оружию? Героем? — Я никого не предавал. Я никогда не понимал и не понимаю, зачем мы сюда пришли. Бриско, я… — Не называй меня так! — Я не понимаю, что нам здесь понадобилось. Завоевание, вся эта чушь… — Ага, вот оно! Типичное мировоззрение Малой Земли! «Естественно, я же оттуда», — чуть не сказал Алекс, но он уже понимал, что всякий спор на эту тему будет пустой тратой времени. — Мне отвратительно было увидеть тебя в таких обстоятельствах, — продолжал Бриско. — Отвратительно! — Так ты узнал меня там, в хлеву? — Я не был уверен, но девушка выкрикивала твое имя. Говорила она на своем языке, но точно крикнула: «Алекс», — я слышал. Она кричала достаточно громко. Снова повисло молчание, но уже не такое тягостное, как будто расстояние между ними чуточку сократилось. — Что это за девушка? Что у тебя с ней? — Ее зовут Лия. Она была поварихой у нас в лагере. Мы вместе сбежали. Я не трус… — Ах, вот оно что: «великая, прекрасная, долгая-долгая любовь…»? — Что ты такое говоришь? — Вроде бы именно это тебе однажды предсказали, забыл? — Нет, я все помню. Мог ли он забыть нежные руки той белокурой женщины, державшие его ладонь, и ее странный завораживающий голос: «О, какая великолепная линия сердца… тебя ждет великая любовь, это я тебе предсказываю…» Это было восемь лет назад. Рядом в тележке сидел Бриско, он так хорошо смеялся, и они были во всем заодно, они были больше, чем братья… У него сжалось сердце. — А ты помнишь нашу клятву? — Какую клятву? — «Крысиный хвост колдуньи Брит…» Я тебе это написал. — Да. Ребяческая клятва. Только не говори, что ты до сих пор придаешь ей значение. — Придаю. И ты, я уверен, тоже — раз пришел. — Мне не следовало приходить. Ты дезертир. Известно тебе, что под видом дезертиров расстреливают невиновных? Я не должен был тебе это говорить, но это правда. А ты — настоящий дезертир. Ничто не может тебя спасти, и уж никак не я. Даже если б захотел. — Ты не хочешь? — Не могу. — Герольф тебя послушает. Ты, насколько я понял, ему как сын. — Я и есть его сын! В том-то и дело! Это ко многому обязывает. И уж никак не к тому, чтоб по ночам навещать дезертиров. А тем более устраивать им побеги. — Ты мой брат. — Я тебе не брат! — Бриско… — Сказано, не называй меня так! — Я никогда не смогу называть тебя иначе. — Тогда никак не называй! Ты мне не брат. И даже будь ты мой брат, это бы ничего не изменило. Все равно ты дезертир! Я пальцем не шевельну ради тебя. Это называется «государственные соображения». Нельзя подняться на самый верх, если не… в общем, надо показать себя способным… — Способным на что? — Я не желаю обсуждать это с тобой. Ты не можешь понять. У меня есть предназначение… — Предназначение? — Я сын Герольфа. Вывод сделай сам. Пламя свечи, колыхавшееся от их дыхания, в последовавшем молчании затихло и стояло теперь прямо, словно застывшее. Алекс неловко извернулся, чтобы достать из кармана платок. — Что у тебя с рукой? — Болит. Кажется, плечо вывихнуто. Снова помолчали. Потом Алекс сказал: — Ты не хочешь узнать, как поживают родители, что с ними теперь?.. — Я ни о чем тебя не спрашивал! — Могу и так сказать… — Алекс, ради Бога! Я годами стараюсь забыть прежнюю жизнь. Мне это удалось. У меня есть отец, есть мать, есть взгляды на жизнь… И тут являешься ты, заводишь речь о каких-то людях… — «О каких-то людях»? Они тебя растили, заботились о тебе десять лет! — Они не были моими родителями! — Так же, как Герольф и… — Замолчи! Не твое дело мне это говорить! Ты, может, знаешь, кто мои настоящие родители? На этот вопрос он не ожидал ответа, но Алекс ответил просто: — Знаю. Бриско вздрогнул. Потом словно окаменел. И заговорил срывающимся, исполненным угрозы голосом: — Алекс… — Да? — Может, ты это и знаешь, но мне говорить не смей. Я запрещаю. Слышишь? Запрещаю. Только попробуй — и, клянусь, я тут же, как вылезу из этого погреба, переверну небо и землю, чтоб тебя расстреляли прямо завтра утром, и первым приду смотреть на казнь. — Почему ты не хочешь этого знать? — Не хочу! Он сам не ожидал, что выйдет так громко. Возможно, и наверху было слышно. Он заговорил тише, сквозь стиснутые зубы: — Мне плевать, кем и от кого я рожден! Я сын Герольфа и Волчицы! — Они тебя похитили. — И хорошо сделали! — Они разлучили тебя с нами. — Они дали мне новую жизнь. Жизнь, полную благородного честолюбия, и мне эта жизнь по сердцу! Я ни за что не вернулся бы к той, прежней, жизни, а еще какая-то третья мне тоже не нужна! — Но ты ведь не абы кто… — Молчи! Я тебя предупреждал! Не лезь ко мне с этим! Я ухожу! Что тут было говорить? У Алекса опустились руки. Он понимал, что свидание подошло к концу. Разом навалилась глухая безнадежность. Он помолчал, собираясь с силами, потом выдохнул: — Можно задать тебе один последний вопрос? — Если он того же порядка, что те, лучше не стоит. — Нет, о другом. — Давай. — Почему ты пришел ко мне в этот погреб? — Я уже говорил, мне не следовало этого делать. Я жалею, что пришел. — Это не ответ. — Это мой ответ. — Всякие сношения со смертниками строго запрещены. Придя сюда, ты пошел на немалый риск. И ты ничем не можешь мне помочь, ты это сразу сказал. Тогда почему же — даже если теперь ты об этом жалеешь, — почему ты пришел? — Это мое дело. Оправдываться я не собираюсь. Несмотря на резкость ответа, Алекс почувствовал, что в брате что-то подалось. Почти неуловимо, но подалось, он был уверен. |