Книга Пятьдесят оттенков серого, страница 32 – Эрика Леонард Джеймс

— Я возьму тебя сзади, Анастейша. — Кристиан собирает в кулак мои волосы и мягко тянет, удерживая меня на месте. Я не могу пошевелить головой — связанная и беспомощная.

— Ты моя, — шепчет он. — Только моя. Не забывай. — Его голос дурманит, слова кружат голову. Я чувствую на бедре его нарастающую эрекцию.

Длинные пальцы Кристиана медленными вращательными движениями мягко ласкают мой клитор. Я чувствую на щеке его дыхание и мягкое прикосновение губ.

— Ты пахнешь божественно. — Кристиан утыкается носом мне за ухо. Его рука по-прежнему движется по кругу, и рефлекторно я начинаю двигать в такт бедрами. Томительное блаженство течет по жилам, как адреналин.

— Не дергайся, — произносит он мягко, но строго, и медленно вводит в меня большой палец, ритмично нажимая на переднюю стенку влагалища. Эффект совершенно сногсшибательный — вся внутренняя энергия собирается в этой маленькой точке моего тела. Я стону.

— Нравится? — спрашивает он, чуть прикусывая зубами мочку моего уха. Его палец не останавливается.

Закрываю глаза и стараюсь дышать ровно, вбирая беспорядочные ощущения, которые высвобождают во мне эти пальцы, огонь, пожирающий мое тело. Я слышу свой стон.

— Ты снова мокрая, и так быстро. Очень податливая. Мне это нравится, — шепчет Кристиан.

Я хочу напрячь ноги, но не могу пошевелиться. Он крепко держит меня, не замедляя ровного, мучительного ритма. Это совершенно потрясающе. После очередного моего стона Кристиан внезапно останавливается.

— Открой рот, — командует он и сует большой палец мне в рот. Я широко распахиваю глаза.

— Теперь ты знаешь свой вкус, — шепчет он мне в ухо. — Соси, детка.

Его палец прижимает мой язык, и я закрываю рот и отчаянно сосу. Вкус соленый, со слабым металлическим оттенком крови. Черт возьми. Так нельзя, но это ужасно эротично.

— Я хочу трахнуть тебя в рот, Анастейша, и скоро я так и сделаю.

«Трахнет меня в рот!..» Я кусаю его за палец. Кристиан вскрикивает и больно тянет меня за волосы.

— Какая капризная девочка, — шепчет он и тянется к столику за упаковкой из фольги. — Лежи тихо, не двигайся.

Пока он разрывает фольгу, я тяжело дышу, и кровь стучит у меня в висках. Предвкушение опьяняет. Кристиан ложится на меня и вновь берется за волосы, чтобы я не могла пошевелить головой.

— На этот раз все будет очень-очень медленно, Анастейша.

И он медленно входит в меня. Медленно, медленно, пока не помещается во мне целиком. Безжалостно, неумолимо. Я громко стону. На этот раз я ощущаю его глубже, приятнее. Он нарочно отступает назад, немного медлит и входит до конца. Это повторяется снова и снова. Дразнящий, медленный ритм и краткие мгновения, когда он полностью во мне, доводят меня до исступления.

— Так приятно тебя чувствовать, — говорит Кристиан, и у меня внутри все начинает трепетать. Он снова отступает и ждет. — Нет, детка, не сейчас, — шепчет он. Когда дрожь стихает, он начинает все снова.

— Пожалуйста… — умоляю я. Я не знаю, смогу ли это выдержать. Мое тело так напряжено и так жаждет разрядки.

— Я хочу, чтобы тебе было больно, детка, — бормочет он и все длит и длит эту неспешную, сладостную пытку, вперед, назад. — Я хочу, чтобы завтра каждое твое движение напоминало тебе, что ты была со мной. Ты моя.

Я испускаю стон.

— Прошу тебя, Кристиан.

— Чего ты хочешь, Анастейша? Скажи мне.

Я снова стону. Он снова отступает и, медленно поведя бедрами, входит в меня.

— Скажи мне, — просит он.

— Тебя, ну, пожалуйста.

Он самую чуточку увеличивает ритм, и его дыхание сбивается. Я начинаю ускоряться, Кристиан подхватывает.

— Ты. Такая. Сладкая, — произносит он между толчками. — Я. Так. Тебя. Хочу.

Я могу только стонать.

— Ты. Моя. Кончай, детка, — рычит он.

В его словах моя погибель, они сталкивают меня в пропасть. Мое тело содрогается в конвульсиях, и я кончаю, громко выкрикнув его имя в подушку. Еще два быстрых толчка, и Кристиан замирает, изливаясь в меня. Потом опускается мне на спину, уткнувшись лицом в мои волосы.

— Черт. Ана, — выдыхает он, сразу же выходит из меня и откатывается на другой край кровати. Совершенно измученная, я подтягиваю колени к груди и проваливаюсь в усталый сон.

Когда я просыпаюсь, за окном еще совсем темно. Я не представляю, как долго длился мой сон. Вытянувшись под одеялом, чувствую приятную боль. Кристиана нигде нет. Я сажусь, глядя на панораму города передо мной. Почти все окна погашены, на востоке чуть брезжит рассвет. Доносятся звуки музыки. В серебристых переливах нот слышна грустная, нежная жалоба. Бах, как мне кажется, но я не уверена.

Заворачиваюсь в одеяло и иду по коридору в гостиную. Кристиан сидит за фортепьяно, полностью погруженный в музыку. Лицо его печально, под стать мелодии. Играет он великолепно, как профессиональный музыкант. Прислонившись к стене у входа, я в восторге слушаю. Кристиан сидит без рубашки, освещенный светом единственного торшера, стоящего рядом с роялем. Во мраке дома он пребывает в своем, отгороженном от остального мира круге света, неприкасаемый… одинокий.

Я тихо подхожу к нему, завороженная возвышенной, бередящей душу мелодией, и как загипнотизированная смотрю на длинные ловкие пальцы, мягко касающиеся клавиш, пальцы которые так искусно возбуждали и ласкали мое тело. При этой мысли я краснею и плотнее свожу ноги. Он поднимает голову: бездонные серые глаза ясны, выражение лица не разобрать.

— Прости, — шепчу я. — Я не хотела тебе мешать.

Кристиан хмурится.

— Это я должен просить прощения, — говорит он и, закончив играть, кладет руки на колени.

Теперь я замечаю, что на нем пижамные штаны. Он ерошит рукой волосы и встает. Штаны свисают с его бедер так, что… ах. У меня пересыхает во рту. Кристиан небрежной походкой обходит фортепиано и идет ко мне. Широкие плечи, узкие бедра… видно, как перекатываются мускулы у него на животе. Он потрясающий.

— Ты должна быть в кровати.

— Какая красивая пьеса. Бах?

— Переложение Баха, но вообще-то это концерт для гобоя Алессандро Марчелло.

— Восхитительно, только очень грустно.

Его губы чуть изгибаются в улыбке.

— Спать, — приказывает он. — Завтра ты будешь чувствовать себя разбитой.

— Я проснулась, а тебя нет.

— Мне трудно уснуть, я привык спать один.

Я не могу понять его настроения. Похоже, Кристиан немного расстроен, но в темноте трудно определить. Может, это все из-за музыки. Он мягко обнимает меня и ведет обратно в спальню.

— И давно ты играешь? У тебя здорово получается.