Книга Седьмая встреча, страница 41 – Хербьерг Вассму

Мать пришла в ужас от занавесок, а ковер сочла даже опасным для здоровья. Его следовало основательно вычистить. В остальном санитарные условия ее устраивали. Слушая ее разговор с хозяином, Горм втянул голову в плечи. Когда мать заявила, что намерена купить новые занавески и кое-что еще, чтобы навести у него «уют», как она это называла, терпению Горма пришел конец, хотя он и сам не понимал, как у него хватило смелости возразить ей:

— Хватит, мама! Меня вполне устраивают мои занавески!

Мать сжалась, словно он ее ударил, глаза наполнились слезами.

— Я забочусь только о твоем благе. Чтобы помочь тебе, я проделала такой путь...

— Знаю, знаю, — пробормотал он и надел пальто, чтобы идти с ней за новыми занавесками.

Поскольку ему не понравилось ни одно из ее предложений, она сказала, что он вылитый отец.

Наверное, я ненавижу ее, подумал Горм и предоставил ей решать все самой.

Они купили готовые занавески по ее вкусу, и он отнес их на квартиру. Мать забралась на хозяйскую стремянку, чтобы их повесить, Горм держал стремянку. Он вполне мог не удержать ее, и тогда мать упала бы. Маловероятно, чтобы такое падение закончилось чем-то более серьезным, чем перелом ноги. Но тогда ему пришлось бы каждый день бегать в больницу с цветами. Или, что еще хуже, навещать ее в гостинице.

Горм поднял глаза и обнаружил, что икры и бедра у матери стали дряблые, а под мышками на белой шелковой блузке выступили пятна пота. Фигура у нее была еще стройная, костюм элегантный, но шея уже выдавала ее возраст. Горм не помнил, чтобы когда-нибудь обращал внимание на такие вещи. Его поразило, что он не испытывает к ней никакой жалости.

Когда мать спустилась со стремянки, надела жакет и туфли и прощебетала, что они заслужили хороший обед, Горм понял, что он плохой человек.

Семь дней лоб и виски Горма были постоянно сдавлены точно тисками, и он желал только, чтобы мать поскорей уехала домой. Занятия в первую половину дня казались ему желанным отдыхом.

В последний вечер они обедали в гостинице. Горму хотелось пить, и он перед обедом заказал себе пива. Мать попросила принести ей минеральной воды.

— Ты не хочешь взять к обеду немного вина? — спросил он.

— Нет, спасибо, только не сегодня, ведь я завтра уезжаю. — Мать вздохнула.

— Тогда я тоже ограничусь пивом.

— По-моему, ты пьешь слишком много пива, — сказала она, когда официант отошел. — В твоей личности, дорогой Горм, есть один изъян, и это касается алкоголя.

У него вдруг так сжало виски, что он не сдержался:

— Может, на твой взгляд, я вообще не личность? — Его глаза были прикованы к ее бровям. Темные, изящно изогнутые, они сохранили свою красоту, хотя от его слов лицо матери исказилось. Подбородок отвис, резко обозначились морщины в углах рта, глаза забегали. И наполнились слезами. Хорошо знакомым Горму движением, полным чувства собственного достоинства, она достала из сумочки носовой платок.

— Я думала, у нас будет приятный обед, — сказала она и приложила платок к глазам.

— Я тоже, — сказал он как можно спокойнее, но давление в висках усилилось. Казалось, голова вот-вот расколется.

Мне нисколько не жалко мать, подумал он, и эта мысль не принесла ему облегчения.

— Я не собираюсь отвечать на твой выпад, — сказала она.

Он предпочел промолчать.

— Я надеялась, что мы мило проведем вечер, — продолжала она с улыбкой, которая говорила: «Я готова пожертвовать собой».

Она сама в это верит, подумал он и закрыл меню. Официант подошел, чтобы принять у них заказ.

— К сожалению, у меня пропал аппетит, я ограничусь маленьким пирожным и кофе, а этому молодому человеку принесите, пожалуйста, как вы советовали, баранью отбивную.

Горм не поверил своим ушам. Это было уже что-то новенькое. Мать посвятила официанта в то, что они поссорились. Официант принял заказ с многозначительной улыбкой. Горм откровенно поглядывал на часы, прикидывая, сколько еще ему придется просидеть здесь, прежде чем будет прилично уйти.

— Ты должен знать, что я простила тебе твою грубость, я не злопамятна и всегда в первую очередь забочусь о других. И я вижу, мой дорогой, что сейчас у тебя тяжело на душе.

Голова у него словно отделилась от туловища. Я должен сидеть неподвижно, пока не свалюсь со стула, подумал он, и ему стало интересно, уедет ли к тому времени мать. Или он увидит ее отчаяние оттого, что он на глазах у всех свалился со стула. За соседними столиками уже обратили на них внимание. Взгляды людей были достаточно красноречивы.

«Надо быть осторожнее, дорогой, и не падать со стульев», — скажет она ему. При этой мысли он засмеялся.

— Чему ты смеешься?

— Не знаю, — солгал он и тут же подумал, что вряд ли хоть один человек лгал своей матери больше, чем он.

Да и не только матери. Он влился в огромный косяк лжецов. Например, Элсе. Он обещал написать ей, но и не подумал сдержать свое обещание. Прошло уже несколько недель, а он так и не написал ей ни слова. И вот он опять лжет. Словно это был спорт, которым он успешно овладел, пока служил в норвежских войсках.

Мать с волнением смотрела на свои руки, трогала прибор, тарелки, вздыхала и беспомощно качала головой. Он хорошо знал эти движения. Они были связаны с разными случаями, начиная с детства, и касались только матери и его. Он и мать. Он всегда должен был быть свидетелем ее огорчений и недовольства. Эти воспоминания заставили Горма понять, что он проиграл. Все-таки ему было жалко ее. Сейчас, в эту минуту.

Официант принес заказ. Горм немного поел, и тут же мать сказала, что не надо было тратиться на такой дорогой обед, раз никто почти не ест. Он больше не чувствовал ни возмущения, ни гнева. И был способен только разглядывать обстановку ресторана и наблюдать за посетителями. Когда мать что-нибудь говорила, он согласно кивал. Когда о чем-нибудь спрашивала, он отвечал так, как она ждала от него.

Через некоторое время мать решила все-таки взять десерт, если он не слишком жирный. Официант с удовлетворенной улыбкой принял заказ. Потом обратил взгляд на Горма.

— Нет, спасибо, мне ничего не нужно.

— Дорогой, съешь немного десерта, чтобы составить мне компанию, — с улыбкой сказала мать.

Горм перестал дышать.

— Два карамельных пудинга, — сказал он, не поднимая глаз от тарелки.

На другой день он проводил мать на пристань. Она сказала, что не спала всю ночь и думала о том, что ее присутствие в Бергене нисколько не радовало Горма. Успокоив себя тем, что скоро все кончится, он ласково запротестовал, чтобы сделать ей приятное и таким образом облегчить собственную совесть. Мать заплакала.