Книга Тысяча сияющих солнц, страница 30 – Халед Хоссейни

В Кабуле Наджибулла поменял тактику и подался в правоверные мусульмане.

— Поздно спохватился, — говорил Баби. — И потом, разве так можно: сегодня ты шеф ХАД, а завтра спокойно молишься в мечети с людьми, близких которых ты мучил и убивал?

Кольцо вокруг Кабула сжималось, и Наджибулла попробовал договориться с моджахедами. Не получилось.

— И правильно, — вещала мама со своей постели. Она была непоколебимой сторонницей моджахедов и дождаться не могла, когда они торжественно вступят в столицу, посрамив врага.

И этот день настал.

В апреле 1992 года. Лейле исполнялось четырнадцать лет.

Наджибуллу свергли, и он укрылся в представительстве ООН, расположенном на юге столицы неподалеку от дворца Даруламан [31] .

Джихад завершился. С коммунистическими режимами (а их с того дня, когда родилась Лейла, сменилось несколько) было покончено. И после десяти лет войны моджахеды вошли в Кабул.

Их предводителей мама знала поименно.

Доблестный Достум, узбек, лидер партии «Джумбеш Милли Исломи Афгонистон». Угрюмый Гульбеддин Хекматьяр, глава партии «Хезб-е Ислами», пуштун, еще в студенческие годы убивший маоиста. Раббани, по происхождению таджик, руководитель партии «Хезб-е джамиат-е ислами», при монархии преподаватель ислама в Кабульском университете. Сайаф [32] , пуштун из Пагмана, тесно связанный с арабами, председатель движения «Иттихад-е ислами». Абдул Али Мазари [33] , основатель проиранской партии «Хезб-е Вахдат», среди своих сторонников-хазарейцев известный под кличкой Баба Мазари.

И конечно же, мамин кумир, союзник Раббани, знаменитый Ахмад Шах-Масуд, прозванный Львом Панджшера. У мамы в комнате висел плакат с его изображением. Впрочем, портреты человека в паколе слегка набекрень, с печальным взглядом и слегка приподнятыми бровями попадались в Кабуле на каждом шагу — смотрели со стен, с витрин лавок, с флажков на антеннах такси.

На следующий день после падения Наджибуллы мама встала совсем другим человеком. Впервые за пять лет она не стала облачаться в черное, а надела голубое платье в белый горошек. Она вымыла окна и пол, проветрила дом, долго отмокала в ванне.

— Устроим пир! — радостно провозгласила она.

Лейле было велено пригласить соседей на завтрашний торжественный обед.

В кухне мама замерла, уперла руки в боки и долго осматривалась.

— Что ты сделала с моей кухней, Лейла? — миролюбиво спросила она. — Хоть бы что-то осталось на прежнем месте!

И мама принялась переставлять горшки и кастрюльки с видом хозяйки, вернувшейся в родные пенаты после долгого отсутствия. Лейла старалась не попадаться ей на глаза. А то ведь мама не знала удержу ни в отчаянии, ни в восторге, ни в гневе.

Меню было составлено быстро: суп ош с фасолью и укропом, кюфта [34] , горячие манту [35] со свежим йогуртом, посыпанные мятой.

— Оказывается, ты выщипываешь брови, — заметила мама, вскрывая мешок с рисом.

— Совсем чуть-чуть.

Мама пересыпала содержимое мешка в черный котел, налила воды, закатала рукава и принялась промывать рис.

— Как поживает Тарик?

— У него папа болеет.

— Сколько ему сейчас?

— Ой, не знаю. За шестьдесят, наверное.

— Тарику сколько?

— Ах, вот ты о ком. Шестнадцать лет.

— Красивый мальчик. Ведь правда?

Лейла пожала плечами.

— Да уж и не мальчик. Шестнадцать лет. Почти мужчина. Ведь правда?

— Ты куда клонишь, мама?

— Никуда, — невинно улыбнулась Фариба. — Никуда я не клоню. Просто ты... Да ладно. Я лучше промолчу.

— Ты что-то задумала, точно, — рассердилась Лейла.

— Послушай-ка. — Мама положила руки на край котла, да как-то хитро сложила их вместе, будто заранее тренировалась. И тон у нее был какой-то непростой.

Сейчас будет учить жизни, поняла Лейла.

— Когда вы еще дети и всюду ходите парой, прямо не разлей вода, ничего страшного в этом нет. Все вокруг только умиляются, глядя на вас. Но сейчас вы выросли... А ты носишь лифчик, доченька?

Вопрос застал Лейлу врасплох.

— Что ж ты мне ничего не сказала? Ты меня огорчаешь. — Чувствуя перевес, мама пошла в наступление: — Дело тут не во мне и не в лифчике. Речь идет о тебе и о Тарике. Он мальчишка, и ему на свою репутацию, само собой, плевать. Но ты-то девушка. А репутация девушки, особенно такой красивой, как ты, дело тонкое. Представь, что у тебя в руке птичка-майна. Стоит чуть разжать кулак, и она — раз! — и улетела.

— А как же ты сама лазила через забор в сад к Баби? — отбила атаку Лейла.

— Мы были двоюродные. И мы поженились. А этот юноша просил твоей руки?

— Он мне просто друг, рафик. Ничего такого между нами нет. — Убежденности в разгоряченном голосе Лейлы не было. — Он мне как брат... — Тут Лейла осеклась, сообразив, что ляпнула не то.

Но лицо у мамы уже затуманилось, помрачнело.

— Никакой он тебе не брат, — хмуро сказала она. — Тоже сравнила — одноногий сын плотника и родные братья! Да он им в подметки не годится!

— Прости, я не то хотела сказать...

Мама тяжко вздохнула.