Онлайн книга «Хрустальная ловушка»
|
"Это старость, — подумал Звягинцев, — самая настоящая старость. Мерещится черт знает что и абсолютно на пустом месте: болезненная мнительность, какие-то странные фобии. Или это вылезает подсознание, оскорбленное и ушибленное многолетней работой в милиции? Или все те мелкие делишки, которые ты вел всю жизнь, теперь мстят тебе, вгрызаясь беззубым ртом в подсознание? Кой черт. Пал Палыч Звягинцев, ты же никогда не был аналитиком, лавры всех этих умников в следственных кабинетах и хлыщей, прикуривающих свои сигареты от зажигалок жертв преступлений… Нужно провериться у психиатра". Но для того, чтобы провериться у психиатра, нужно было спуститься вниз, в большую жизнь. В ту жизнь, которая забрала у него единственного сына. А этого Звягинцев не хотел категорически. А пока нужно найти этого самого Казбека, племянника любвеобильного черкеса. И Звягинцев отправился к бугельному подъемнику, ведущему на спуск для новичков. У подъемника в соломенном кресле-качалке и такой же соломенной шляпе сидел Арик Штиллер. Арик Штиллер был достопримечательностью «Розы ветров». В прошлом году, в межсезонье, Арику исполнилось восемьдесят лет. Скромный юбилей отметили в узком кругу приближенных. Для этого Арика вместе с его качалкой перенесли в банкетный зал ресторана, где ему были преподнесены дорогие горнолыжные очки и торт, довольно точно воспроизводящий ландшафт у «Розы ветров». При этом взбитые сливки имитировали снег, а сам комплекс зданий достойно представляли медовые коврижки. Про тишайшего немца Арика ходили легенды. Поговаривали, что в войну он был егерем знаменитой дивизии «Эдельвейс», отличным горнолыжником и снайпером, снял не один десяток зазевавшихся русских солдатиков, и сам Геринг наградил его Железным крестом за храбрость. Но с Кавказа вместе с «Эдельвейсом» почему-то не ушел, остался здесь и прожил десяток лет на ледниках. А потом прибился к одной из турбаз. В самом конце его длинного пути маячила «Роза ветров», где он и собирался умереть. И даже место себе присмотрел — в распадке, недалеко от гостиницы. Арик эти чудовищные мифы об «Эдельвейсе» не поддерживал, но и не опровергал. Он мирно доживал свой век у бугеля, собирая у «чайников» билеты на подъем. — Привет, Арик, — заорал Пал Палыч на ухо Штиллеру. — Как жизнь молодая? Арик пожевал губами, что означало: «Привет, жизнь молодая движется по накатанной колее: никаких слаломных завихрений». — Ты Ахметкиного племянника знаешь? Это был праздный вопрос: престарелый Штиллер обладал феноменальной памятью на имена и лица, даже случайные. — Казбек? — Арик так же аккуратно сцеживал слова, как и кормящая мать — молоко. — Поднялся недавно. — Покажешь, когда на новый зайдет? — Покажу. …Ждать пришлось недолго. Спуск для новичков был самым коротким: что-то около пятисот метров. И через двадцать минут Арик ткнул скрюченным пальцем в маленькую фигурку, хромающую к подъемнику. Племянник Ахмета был точной, хотя и уменьшенной копией своего дяди: сейчас он плелся в кильватере двух молоденьких лыжниц, тоже направляющихся к подъемнику; на лице тринадцатилетнего Казбека была написана явная заинтересованность этими яркими бабочками в красных комбинезонах. У самого бугеля Звягинцев перехватил мальчишку. — Ты Казбек? — А что? — Ты мне нужен. Отойдем. Малолетний Казбек бросил тоскливый взгляд на нимф, и Звягинцев сжалился: — Ладно, успеешь еще накататься. Рассказывай. — Чего? — Про Васю. — А что — про Васю? — Он тебе снаряжение подбирал? — А что? — Вопросы здесь задаю я! — рявкнул Звягинцев. — Ничего я не сделал… — Давай по порядку: дядя попросил Васю, чтобы он подогнал тебе лыжи, правильно? — Ну. — И вы пошли подбирать лыжи. Правильно? — Ну. — Он тебе их подобрал. — Звягинцев уже начал терять терпение. — Ну. — И что было дальше? — Ничего. Дохлый номер. Звягинцев даже вспотел, достал из кармана пальто носовой платок, больше похожий на грязную банкетную скатерть, и промокнул им лоб. «С абстрактным мышлением у пацана дело швах. Попробуем пододвинуть его к конкретике». — Значит, подбирать лыжи вы отправились утром, так? — В полдесятого, — проявил неожиданную сметливость Казбек. — Сразу после завтрака. — А почему запомнил? — От неожиданной удачи Звягинцев даже сдвинул шляпу на макушку. — Завтрак в девять, так я его ждал. — И вы пошли. — Да. — Стали подбирать снаряжение, — снова затянул свою волынку Звягинцев. — Долго подбирали? — Не знаю. Нет. Вернее, так. Сначала он нашел мне ботинки. Потом лыжи. Еще нужны были крепления и палки… А потом сказал, чтобы я ждал его, что он сейчас придет… Что ему кому-то нужно что-то сказать… И тут Звягинцев вспомнил. Ну, конечно, первый раз Васька заходил к нему что-то около десяти, он просто ломился в дверь. И даже разбудил Пал Палыча, который всю предыдущую ночь самоотверженно, но безуспешно сражался с радикулитом: именно это и взвинтило Звягинцева. Он посмотрел на часы и только потом послал Ваську подальше. Было девять пятьдесят две, если верить его «Командирским». Плюс пятнадцать минут, на которые всегда отстают его часы, — итого: десять ноль семь. Значит, Васька что-то такое вспомнил, если бросил мальчишку в «Каменном мешке» с ботинками, но без креплений. С лыжами, но без палок. Что-то такое, что не требовало отлагательств. Ведь не за сюжетным же ходом для своего романа отправился он к Звягинцеву. Тогда о чем он мог подумать? Что вспомнить? Или — увидеть? Видя, что толстый дедуган о чем-то задумался, Казбек попытался ринуться к подъемнику. Но Звягинцев ловко ухватил его за полы куртки. — Значит, так. Вася подобрал тебе лыжи и стал подбирать палки, так? — Ну. — А с чего это он решил уйти, он не сказал тебе? — Нет. Копался-копался там, чего-то рассматривал, а потом сказал, что ему нужно срочно уйти и что он скоро вернется… — И все? — Все. — А как он выглядел? — Никак. То есть — обыкновенно. — Ничем не был… — Звягинцев щелкнул пальцами, пытаясь подобрать слово, — ничем не был взволнован? Или озадачен? Или что-то вспомнил, может быть… Знаешь, как люди что-то вспоминают? |