
Онлайн книга «Тингль-Тангль»
Прелюбодей. Можно ли назвать прелюбодеянием то, что происходит сейчас в мастерской? Определенно. Потому что их не двое, а трое? Алгебра и начала анализа – ни к чему, тут и арифметики достаточно: один плюс один еще может сойти за любовь, а два плюс один – сплошное прелюбодеяние. Заниматься такими немудреными подсчетами лучше на кухне, накрывшись полой медного эстонского дождевика: «Человек есть мыльный пузырь». То, что слышит сейчас Мика, – соитие трех мыльных пузырей. Они вот-вот лопнут, сверкнув напоследок радужной пленкой, и все закончится. Все закончится. Все. …Васька появилась на кухне неожиданно. Во всяком случае, для Мики, уж слишком сосредоточившейся на молитве о скорой кончине мыльных пузырей. Не заговори Мика с Васькой – возможно, все бы и прошло гладко, как проходило всегда: голая Васька хлопнула бы дверцей холодильника, достала бы пакет с соком и убралась восвояси. Нет, почему-то именно сейчас Мике понадобилось открыть рот. – Отвратительно, – сказала она, тут же испугавшись громкости своего голоса. Васька тоже могла промолчать (какая разница, что там лепечет жалкое создание?), но и она не сдержалась: – Что именно? – То, чем вы там занимались. – Разве? – Отвратительно. Омерзительно. Гнусно. – Скажу тебе по секрету, дорогая сестренка: мы собираемся продолжить эту гнусность. Не хочешь присоединиться? Наглая сучка. Наглая молодая сучка с персиковым телом, с айвовым телом; с самодовольной грудью, с раскосыми бедрами, с бритым лобком; с татуировками, каждый штрих которых презирает Мику. А она еще мечтала быть необходимой своей сестре, подставить плечо, если понадобится. Научить тому, что знает сама. Ничегошеньки-то Мика не знает, а гнусности и мерзости Васька выучилась и без нее. – Так ты не хочешь составить мне компанию? Будет весело, – продолжает изводить ее Васька. – Полное самовыражение, никаких запретов, а в финале мы можем обменяться партнерами. – Уволь меня от этой грязи. – Ах, да. У тебя ведь есть дружок. Уж не Ральфа ли имеет в виду Васька? Нет. Эстонский рыбак из меди, вот на ком остановился насмешливый, уничижительный Васькин взгляд. Немудрено: она и застала Мику рядом со скульптурой – руки под дождевиком, как раз в том самом месте, где выбита сакральная надпись – «Человек есть мыльный пузырь». Едва не задев Мику, Васька подходит к рыбаку и стучит по его лбу согнутым пальцем: звук получается жалобным, протяжным и каким-то далеким. – Вы столько лет вместе, а я даже не знаю, как его зовут. Может, представишь нас друг другу, в конце концов? – Не говори чуши. – Это не чушь. Это совсем не чушь. Медный болван – вот и все, на что ты способна. Не одна Мика умеет пользоваться арбалетом с витража, Васька тоже владеет им. И весьма искусно. Это раньше он был неподъемным для ее детских рук. А стрелы летели вкривь и вкось, и если и задевали Мику, то ранения не были смертельными: Васька маленькая, у Васьки переходный возраст, Васька не ведает, что творит; Васька кусает руку, из которой ест, но со временем все образуется, может быть. Ничего не изменилось, стало только хуже: теперь Мика истекает кровью, она готова кричать от боли, она вот-вот упадет замертво. А наглая молодая сучка кладет и кладет стрелы. Одну за одной. – Кто же еще на тебя польстится, кроме медного болвана, моя целомудренная сестра? – Не смей так со мной разговаривать! – Почему? Разве я сказала что-то, чего ты сама не знаешь про себя? – Ничтожество! Неблагодарная тварь!.. У Мики была масса поводов бросить это Ваське в лицо, но до сих пор она сдерживалась. Даже когда Васька позвонила из Петропавловска-Камчатского после четырехмесячного отсутствия и попросила денег на билет до Питера – даже тогда Мика нашла в себе силы не впадать в истерику. А Васькино бесстыдство, а Васькино похабство, а Васькины бесконечные мальчики, такие же никчемные, как она сама?.. При всем этом Мика вела себя, как ангел, и ей не в чем себя упрекнуть. То, что она чувствует сейчас, – ненависть, ненависть, ненависть. Плотина прорвана – и слава богу. Ненависть брызжет из Микиных глаз, ненависть брызжет изо рта, ненависть сочится сквозь поры, застаивается в волосяных луковицах. При желании Мика могла бы соорудить из нее салат, приправленный базиликом, кедровыми орешками и чудесной травкой рукула. И еще как минимум сто тысяч блюд, Микиной жизни не хватило бы, чтобы переделать их все; ни одно не похоже на другое, а послевкусие от них держится до Рождества. До Пасхи. До родительской субботы. Кто мог подумать, что ненависть бывает такой бодрящей, такой освежающей? Мике скоро тридцать, и почти половину своей жизни она потратила на то, чтобы завоевать любовь ничтожества. Неблагодарной твари. Больше так не будет. – Ничтожество! – еще раз повторяет Мика. – Ну, наконец-то, – Васька кажется вполне довольной Микиной реакцией. – Наконец-то ты это произнесла. Хоть раз сказала, что думаешь. А то все это твое сюсюканье, все твои причитания, вся твоя сопливая любовь – в них и грамма правды не было. – Так ты хочешь правды? – Жажду. В подтверждение своих слов Васька опрокидывает пакет с соком и жадно пьет: желтая мутноватая жидкость стекает по подбородку, капает на ключицы, капает на живот и на бритый лобок тоже, – никогда еще Васька не была такой отталкивающей. – Изволь. Ты – неблагодарная тварь. – Это я уже слышала. – Где бы ты была сейчас, если бы не я? Что бы тебе светило? Детский дом, а потом специализированный интернат… Ты парилась бы в нем до конца жизни, с такими же даунами. И это в лучшем случае. – А в худшем? – Васька все еще выглядит спокойной. – В худшем тебе просто оторвали бы башку и выбросили на помойку. Никто не стал бы терпеть твое… – Паскудство, – подсказывает Васька. – Да. Твое… – Похабство, – подсказывает Васька. – Да. Твое… – Бесстыдство, – подсказывает Васька. – Да. И твою тупость тоже. Ты бы и дня без меня не прожила, тупая неблагодарная тварь. Дислексия – вот на что намекает Мика. Васькина дислексия никуда не делась с годами; крайняя, редко встречающаяся форма так и осталась крайней и редко встречающейся. Обучение в школе можно считать условным, Ваську не выкинули из нее только потому, что сердобольная Мика из года в год вливала деньги в школьную директрису. |