Онлайн книга «Тингль-Тангль»
|
– Я могу это сделать без нее. Сама. – Ты? – и снова он не повышает голоса. – Разве ты потянешь такое грандиозное мероприятие? – Почему нет? – Васька чувствует подвох, но не может сообразить, с какой стороны его ждать. – Почему бы мне не потянуть такое грандиозное мероприятие? – Разве у тебя нет проблем с бумагами? Вот оно. – Каких проблем? С какими бумагами? – Ты ведь больна дислексией, Васька. Разве не так? Вот оно! – Я нормальный человек… Ты же видишь… – она пытается высвободиться, оттолкнуть от себя Ямакаси, но его татуировки вдруг отделяются от кожи и перехватывают Васькины руки, плечи и запястья, разоряют гнезда шейных позвонков, узлами завязываются на бедрах – ну, конечно, ей только кажется это. Кажется. – Я нормальный человек, – в отчаянии повторяет она. – А дислексия – это не болезнь… – Вот как? Тогда что же это? – Редкая психологическая особенность. И откуда ты… Откуда ты узнал о ней? – Твоя расчудесная сестра. Она мне все рассказала. – Она? Вы говорили об этом? – Мы вообще говорили о тебе. Она сказала, что ты больна. И еще, что ты психопатка. И еще, что ты шлюха. – Она так и сказала? – Васька не знает, за что ухватиться в первую очередь: за «психопатку» или за «шлюху». – Да. А еще она сказала, что у тебя не все в порядке с головой, – Ямакаси безжалостен. – Зачем? – Откуда же я знаю? Наверное, для того, чтобы понравиться мне. Трамвайчик, птица, мотоцикл… ах ты, сука!… – Все еще хочешь оставить все, как есть? – татуировки Ямакаси ослабили хватку, он и сам ослабил хватку и готов отпустить Ваську на свободу. Васька не в состоянии произнести ни слова. – Я не хотел говорить, кьярида… Не хотел расстраивать свою девочку. Я думал, ей хватит решимости и уверенности. Но я вижу, что она колеблется… Ты колеблешься? Ямакаси больше не держит ее, он даже отодвинулся, но почему тогда Васька не может избавиться от ощущения, что его холодные пальцы все крепче и крепче сжимаются на ее шее? – Ты колеблешься, – печально констатирует он. – А она – нет. – О чем ты? – О том, что если этого не сделаешь ты, то сделает она. – Что она сделает? Что должна сделать? – Она хочет убить тебя. Смысл произнесенного не сразу доходит до Васьки. Оказывается, мотоцикл был нужен пауку для того, чтобы сбить Ваську на пустынном шоссе; трамвай – для того, чтобы перерезать ее пополам, а птица – для того, чтобы выклевать Ваське глаза. Васька терпеть не могла свою старшую сестру (да, да, да!), – но она и подумать не могла, что Мика платит ей той же монетой. – Неправда. Ты врешь… Поганый узкоглазый азиат! – Я не вру, – Ямакаси смотрит на Ваську с сочувствием, как на тяжелобольную, коей Васька, безусловно, является. – Она сама мне это предложила. – Ты врешь… – А разве ты… Ты сама не предложила мне то же самое? – У меня… были основания, – жалко лепечет Васька. – У нее их было не меньше, поверь… Во всяком случае, по тому, что она мне рассказала, тебя нужно было пристрелить еще в нежном возрасте. Васька вот-вот расплачется. Ей жалко себя и хочется спрятаться в упоительно-черной кладовке, о которой она не вспоминала последние лет семь. Никому, никому нельзя верить, она правильно делала, что не верила пауку все эти годы, но чуть не попалась на удочку Ямакаси: вот и сейчас он смотрит мимо нее своими пустыми узкими глазами, определить направление взгляда невозможно. Что, если сейчас распахнется дверь и на пороге возникнет ведьма? И оба они будут долго смеяться над Васькой, прежде чем уничтожить ее. – Боишься, что она сейчас придет? – Ямакаси нельзя отказать в проницательности. – Сколько она не была здесь? – Не знаю, – подбородок у Васьки предательски дергается. – Она никогда сюда не заходила… С тех пор, как я тут обосновалась. – И сейчас не придет. Я ведь на твоей стороне, кьярида. – На моей? – Ну, конечно. Я ведь люблю тебя. Ничего не изменилось, поверь. – Но ты же сам сказал – она хочет меня убить… – Я просто слушаю ее. Играю с ней в игру. Тяну с ответом. Ты еще хочешь вернуть все обратно? Оставить все, как есть? – Нет. Сделаем то, что задумали. – Вот и умница, кьярида… А, в общем, с вами не соскучишься, девочки. Кровь в жилах стынет от такой взаимной сестринской любви. Васька силится что-то сказать, возразить, объяснить, но Ямакаси накрывает ее губы сначала ладонью, а потом жадным ртом. Рот почти такой же, как и крыши, по которым путешествует странный азиат; он сделан из того же материала – кровельного железа, с самыми разными добавками: ржавчина, пакля, битум, птичий помет. Васька то скользит вниз по водосточным трубам тела Ямакаси, то взлетает вверх – по пожарным лестницам тела Ямакаси; на юго-западной оконечности тела Ямакаси – Смольный, на юго-восточной – Исаакий, из сердца (расположенного справа) торчит шпиль Петропавловки, в головах у Ямакаси – январское солнце, в ногах – июльская радуга, и весь он – вода и весь он – железо и весь он – гранит тебе хорошо? – шепчет Ямакаси, и в Васькиной голове гремит гром, а в глазах сверкают молнии, а грудь и живот облепляют голуби, выпорхнувшие из слуховых окон: они пронзают острыми маленькими клювами и грудь, и живот, то, что происходит сейчас с Васькой так ново, что она не в состоянии даже крикнуть. А этого ей хочется больше всего кричать, кричать, кричать. Вопить от радости, от сумасшедшего чувства свободы и от страха, что такое больше не повторится. Никогда. Тебе хорошо? Надо бы что-то сказать ему, но Васькино иссохшее горло не в состоянии протолкнуть ни одного слова, а иссохшая тьма ее тела ждет, когда же он прольется в нее, оросит, омоет, – и он проливается, и орошает, и омывает, еще раз и еще. А потом все повторяется по повой, и она снова слышит в отдалении раскинувшееся радугой тебе хорошо? – и снова ничего не отвечает. Это могло бы длиться бесконечно, но заканчивается внезапно. Не потому, что он устал – птица Кетцаль в принципе не знает усталости, ее перья крепятся к телу стальными болтами, – устала сама Васька. Она и рада бы повторить все сначала, и повторять снова и снова, но не сейчас, позже. А сейчас она устала. |