Книга Такси для ангела, страница 17 – Виктория Платова

При виде Аглаи немец пришел в восторг. Он долго лобзал Аглаины перстни и кольца — так долго, что я начала беспокоиться. Но все обошлось. Спустя две минуты Аглая вырвала руку и с милой улыбкой солгала:

— Рада видеть вас, Райнер.

— А это вам! — еще шире улыбнулся немец и протянул Аглае пакет. А потом неуверенно добавил:

— Видимо, вам.

Аглая сорвала листок, потерла его и повела носом:

— Базилик, — сказала она. — И что мне с этим делать?

Немец на секунду задумался.

— Засушить. И использовать как приправу. Замечательная вещь.

— Да. Вы большой оригинал, Райнер.

Действительно, большой оригинал. Притаранить пряность в качестве букета — до этого нужно додуматься. Базилик, надо же! Но это в стиле оставленного в Нюрнберге простака-папочки — дешево и практично.

Жалкий тип.

Мы эскортировали жалкого типа на кухню, где был приготовлен завтрак из серии “Утро с писателем”. Интеллигентный кофе, полные скрытого достоинства тосты, нервный сыр со слезой и поджарый, тонко раскатанный пирог с клубникой из ближайшей кулинарии.

Райнер-Вернер уселся на стул, жалобно под ним скрипнувший, и осмотрел угощение.

— Я думал, что все будет по-русски.

— По-русски? — насторожилась Аглая.

— Ну да… Икра и водка.

Так и есть. Жалкий тип. А с учетом метелки, которую он приволок, малыш Райнер не заслужил даже панировочных сухарей.

Видимо, Аглая думала точно так же.

— Вы переводите не те книжки, Райнер. И понабрались всякой чепухи. Поверьте мне, что завтрак по-русски выглядит именно так, как он должен выглядеть.

— Теперь я буду переводить нужные книжки. — Райнер ухватился за кусок сыра. — Вас, meine liebe. Поверьте, для меня это большая честь.

— Охотно верю.

Пока я варила кофе, они обменивались литературными любезностями, неспешно принюхиваясь друг к другу. Немец, как ни странно, оказался на высоте: книги Канунниковой читал, в названиях не путался и к тому же непрестанно нахваливал метрессу, как нахваливают неожиданно получившийся плов. Когда поток панегириков в адрес таланта Аглаи иссяк, сыр был съеден, а кофе выпит, Райнер-Вернер (привычно срыгнув) перескочил на Москву, в которой не провел и суток. Но за это время уже успел поднабраться впечатлений.

— Я гулял всю ночь, — доверительно сообщил он и сунул руку под стол: очевидно, для того, чтобы проверить, не потерялся ли член во время гуляний. — Москва — очень красивый город. И Россия — замечательная страна.

— Ну да, — заметила Аглая. — Замечательная. Если ты родился кедровой шишкой.

— Не понял?

— Давайте обсудим некоторые аспекты нашей будущей работы.

— А как же кедровые шишки? — Несмотря на свой идеальный русский, некоторые вещи Райнер понимал слишком буквально.

— Шишек вы себе еще набьете. Обещаю.

…Аглая оказалась не совсем права. Большинство шишек досталось мне.

Немец проторчал в Москве неделю, и за это время добил меня окончательно. И дело было не в его профессиональных качествах: как профессионал герр Рабенбауэр был почти безупречен (насколько я вообще могла судить со своим слабосильным университетским Deutsche <Немецким (нем.).>), разве что ему не хватало легкости и изысканности Аглаиного стиля. Как редактор своих собственных переводов он был основателен. Как переводчик, работающий с иностранным автором, — любознателен и дотошен.

Но все остальное!

Чем больше я узнавала Майне Кляйне, тем чаще задумывалась о его матери. Не на пресного же нюрнбергского папашу пенять, в самом деле! Должно быть, мать Райнера была хамоватой потаскухой, склонной к бродяжничеству, алкоголизму и промискуитету <Промискуитет (лат. — смешанный) — предполагаемая стадия ничем не ограниченных отношений между полами, предшествовавших установлению в человеческом обществе норм брака и семьи.>. К тому же ее еще в младенчестве наверняка выкрали цыгане. И привили любовь ко всему блестящему.

Райнер-Вернер тоже любил все блестящее: кроме двух серег в ухе, он был счастливым обладателем нескольких цепей с медальонами, серебряного браслета и перстня на мизинце. И хотя немец никогда не представал передо мной в неглиже, я нисколько не сомневалась, что пупок у него проколот, а на детородном органе висят серебряные бирюльки в стиле инь и ян.

Наш совместный завтрак с Аглаей был первым и единственным.

Всю последующую неделю мы встречались на нейтральной территории — и только вдвоем: Аглая была слишком занята романом. После совместного распития кофе где-нибудь в недорогой забегаловке следовали прогулки по городу. Эти прогулки (Райнер уверял, что они необходимы ему для погружения в российскую действительность) были для меня сущей пыткой. Во-первых, Райнер-Вернер не пропускал ни одной юбки, да еще взял за правило обсуждать со мной достоинства и недостатки всех проходящих мимо женщин. Во-вторых, он донимал меня расспросами на весьма специфическую тему: что может понравиться русской женщине в… “Ну, вы меня понимаете, Алиса”.

Я поджала губы и высказалась в том плане, что шляться с ним в качестве гида по Москве я, так и быть, согласна. Но в том же качестве вышивать по койкам — извините, нет. Больше на эту тему понятливый немец не заговаривал. Зато переключился на Аглаю.

— Расскажите мне о фрау Канунниковой, — попросил он.

— Без комментариев, — ответила я. Этой фразе научила меня сама Аглая. “Без комментариев” — главное и единственное оружие личного секретаря.

— Но я не смогу уловить дух автора, не зная автора.

— Сможете, — уверила его я и добавила:

— Самое интересное в Аглае — это то, что она пишет. Поверьте мне.

Последняя сентенция тоже принадлежала Аглае и была с успехом опробована ею в многочисленных интервью.

— Она была замужем?

— Без комментариев.

— У нее есть дети?

— Без комментариев.

— Как давно вы у нее работаете? Вы — ее родственница?

— Без комментариев.

— Когда вы в последний раз занимались сексом, Алиса?

— Без комментариев, — привычно пробубнила я. И тут же осеклась, а проклятый немец расхохотался, чрезвычайно довольный собой.

— Очень остроумно, Райнер. И, кстати, что мы тут…

Только теперь я сообразила, что мы стоим возле станции метро “Алексеевская”. И сердце мое тревожно сжалось. Совсем недалеко отсюда, на улице Бочкова, жила позабытая мною Дашка. Несколько раз я порывалась набрать ее номер и несколько раз клала трубку. Да и что я могла ей сказать? Что живу теперь в Москве и работаю у Канунниковой?