Онлайн книга «Санин»
|
Хлудеков притворно нахмурился. – А, вот как!.. Штраф!.. Ничего, ничего… мне не к спеху! – засмеялся он одними глазами и отошел. Но по тому, как нерешительно он двигался и как затрудненно оглядывался вокруг, Елена Николаевна поняла, что бумага была спешная, и он теперь не знает, как быть. Минутку Хлудеков как будто колебался, потом заглянул в какую-то книгу, перевернул две-три страницы, положил и решительно скрылся в своем кабинете. Несколько пар глаз наблюдали за ним, и Елена Николаевна чувствовала это. Она знала, что другим досталось бы за неаккуратность и что эти другие хорошо понимают, отчего такая странная мягкость и снисходительность у всегда холодного и взыскательного Хлудекова. Стало мучительно стыдно: Елене Николаевне на мгновение показалось, что она – совсем голая и что все эти завистливые взгляды критически осматривают ее обнаженное тело, соображая, достойно ли оно принадлежать Хлудекову и скоро ли будет принадлежать. И, потупив голову, под тяжестью беспомощного стыда, Елена Николаевна вся склонилась над бумагой, торопливо щелкая клавишами и ошибаясь. Щеки у нее горели, и в глазах против воли стояли слезы оскорбления и отвращения к Хлудекову, ко всем окружающим, грязно думающим людям, и даже к себе самой, как будто в чем-то виноватой. Но к тому времени, когда бумага была готова, она успокоилась и другое появилось в ней. – Вот. Извините, ради Бога, Виктор Владимирович, – заговорила она, входя в кабинет Хлудекова, и голос ее звучал легко и кокетливо. Даже каблучки постукивали как-то особенно, точно играя. Она чувствовала свое обаяние над этим капризным, избалованным человеком, и оно будило дерзкое чувство. Хотелось сесть к нему на стол, швырнуть перчатки на деловые бумаги и, играя носком ботинка, насмешливо смотреть и на обалдевшего Хлудекова, и на тех, кто через открытую дверь завистливо наблюдал за нею. Только все-таки противное, унизительное ощущение обнаженности ползало под взглядом Хлудекова по всему телу маленькой женщины. II Играла музыка, и вереница людей, с говором, шорохом платьев и смехом, двигалась перед музыкальной эстрадой. Вечер был лунный, и где-то высоко над деревьями и фонарями стояла луна. Но ее не было заметно: фонари блестели ярче и возбужденнее. Елена Николаевна тихонько двигалась по течению толпы, и рядом с нею молчаливо, одним плечом вперед, чтобы не задевать встречных дам, шагал длинный офицер, с унылым и безнадежно влюбленным лицом. – Скучно! – капризно говорила девушка. – Хоть бы что-нибудь рассказали… Что вы все молчите? Длинный офицер весь задвигался и беспомощно оглянулся по сторонам. – Да что-то сегодня никого не видно… – проговорил он, радуясь своей редкой находчивости. Елена Николаевна рассердилась с беспричинным и жестоким женским деспотизмом. – А вы думаете, что мне непременно кого-нибудь надо? А вы-то сами? – Я, Елена Николаевна, ей-богу… – смущенно пробормотал офицер. – Ей-богу! – с досадой передразнила девушка. – Ну, расскажите что-нибудь… Ну… ну, были ли вы влюблены когда-нибудь? В голосе Елены Николаевны прозвучала тоска: она заранее знала ответ. – Я?.. Я и теперь влюблен, Елена Николаевна… Вы же сами знаете… – Ну да, знаю, знаю и еще раз – знаю!.. Я не об этом хочу… А раньше?.. Ну, в первый раз? Офицер мучительно покраснел и даже запутался в полах своей длинной кавалерийской шинели. – Первый раз? – Ну да… – Первый раз, право, не помню… То есть, – заторопился он, перехватив капризное движение девушки, первый раз… конечно… Я первый раз, Елена Николаевна, был влюблен в горничную… – с мужеством отчаяния закончил он, и все его красное лицо сразу облилось потом. Елена Николаевна с гадливым любопытством посмотрела на него. – Разве? – закусив губы и шевельнув бровями, процедила она. – Не много же чести быть любимой вами! Девушка нехорошо засмеялась, и глаза ее стали злыми. Офицер обомлел. На его неумном, совсем беспомощном лице, на котором нелепо торчали светлые распущенные усы, отразилась кроткая, горькая обида. – Сядемте… Мне надоело метаться, как маятник… – коротко сказала девушка, глядя в сторону. Скамейка была в самом конце сада, где почти не было гуляющих, деревья редели, как на опушке леса, и луна светло стояла над их тонкими верхними ветками. Елена Николаевна сидела утомленно, и капризная скука сквозила во всех движениях ее хорошенькой фигурки, нервно постукивающей по земле кончиком ботинка. Офицер сидел прямо, как жердь, поджав под скамейку длинные ноги в лакированных сапогах. – Ну, – сердито протянула Елена Николаевна. – А второй раз я был влюблен… – вдруг точно от толчка выпалил офицер. – В кухарку? – насмешливо закончила девушка и опять нехорошо засмеялась. – Н… нет… Зачем в кухарку? – удивленно переспросил офицер. – Да уж так… для полноты переживаний! – зло ответила Елена Николаевна. – Нет, Елена Николаевна… не в кухарку… Что-то такое прозвучало в его лихом ответе, что девушка почувствовала легкое угрызение совести и поглядела на его унылую нелепую фигуру серьезнее и мягче. – А в кого же? – Видите ли… Я тогда жил в уездном городе… далеко отсюда… И там была одна барышня… Лиза Чумакова… Она только что окончила гимназию, и… и я страшно любил ее!.. Верите, это в романах так говорится, но я за нее пошел бы в огонь и воду! – Что ж, она красивая была? – Я не знаю… По-моему – удивительно красивая! – Лучше меня? – кокетливо спросила девушка. Офицер не ответил. По его длинному бесцветному лицу скользнула тень. – Ну? – Что ж… Елена Николаевна… Об этом говорить не надо! – пробормотал офицер с мучительной гримасой. – Как не надо? Значит, вы находите меня хуже? – жестоко настаивала девушка. – Нет… как вам не стыдно!.. Вы… конечно… гораздо красивее… – с болью проговорил офицер и потупился. И почему-то Елене Николаевне стало бесконечно жаль его и стыдно своей легкомысленной жестокости. – Я пошутила… Простите, Иван Кириллович! Она тихонько дотронулась до его большой грубоватой руки. Офицер светло и умиленно улыбнулся. – Я не сержусь! Разве я могу на вас сердиться? – с теплой дрожью в голосе воскликнул он. – Хотите, я вам все расскажу… Хотя я никогда никому не рассказывал… Елена Николаевна пригрела его глазами и сама почувствовала, как распускается убогая душа этого нелепого офицера под ее ласковым взглядом. Музыка вдали играла тихо, вокруг никого не было, и луна казалась совсем близкою. Полная и ясная. Офицер рассказывал очень тихо и грустно. Совсем не таким голосом, как всегда. Чувствовалась в нем какая-то большая, чистая и открытая печаль. |