Книга Санин, страница 48 – Михаил Арцыбашев

Соловейчик прыгнул к столу и вдруг зазвонил в маленький колокольчик, радостно и хитро улыбаясь своей выдумке, которую он готовил еще с утра.

– Э, оставьте! – рассердился пухлый студент. – Вечно вы со всякими глупостями!.. Совершенно излишняя торжественность!

– Я ничего, я так… – смущенно захихикал Соловейчик и сунул колокольчик в карман.

– Я думаю, стол можно поставить на середину комнаты, – сказал полный студент.

– Сейчас, я… – опять заторопился Соловейчик и с бессильным напряжением ухватился за край стола.

– Лампу… лампу не уроните! – крикнула Дубова.

– Ах, да не суйтесь же вы куда не просят! – с досадой стукнул кулаком по колену полный студент.

– Давайте я вам помогу, – предложил Санин.

– Пожалуйста, – так торопливо выговорил Соловейчик, что у него вышло «поджалушта!».

Санин выдвинул стол на середину комнаты, и пока он это делал, все почему-то внимательно смотрели на его спину и плечи, легко ходившие под тонкой рубахой.

– Ну-с, Гожиенко, вам, как инициатору, следует сказать вступительную речь, – сказала бледная бесцветная Дубова, и по ее умным некрасивым глазам трудно было понять, серьезно она говорит или подсмеивается над полным студентом.

– Господа, – возвышая голос, заговорил Гожиенко сдобным, но приятным баритоном, – уже все, конечно, знают, для чего собрались, и потому можно обойтись без вступлений…

– Я-то, собственно, не знаю, зачем собрался, но пусть так, – улыбаясь, отозвался Санин. – Говорили, тут пиво будет.

Гожиенко небрежно взглянул на него через лампу и продолжал:

– Цель нашего кружка: путем взаимного чтения, обсуждения прочитанного и самостоятельного реферирования…

– Как это «взаимного» чтения? – спросила Дубова, и опять нельзя было понять, серьезно или насмехаясь она спрашивает.

Полный Гожиенко чуть-чуть покраснел.

– Я хотел сказать «совместного» чтения… Так вот, цель нашего кружка, таким образом, попутно способствуя развитию своих членов, выяснить индивидуальные взгляды и способствовать возникновению в нашем городе партийного кружка с эсдековской программой…

– Ага-а! – протянул Иванов и комически почесал затылок.

– Но это впоследствии… сначала мы не будем ставить себе таких широких…

– Или узких, – подсказала своим странным тоном Дубова.

– …задач, – притворяясь, что не слышит, продолжал полный Гожиенко, – а начнем с выработки программы чтений, чему я и предлагаю посвятить сегодняшнее собрание.

– Соловейчик, а ваши рабочие придут? – спросила Дубова.

– А как же! – подскочил к ней Соловейчик, сорвавшись с места, точно его укусили. – За ними же пошли!

– Соловейчик, не визжите! – перебил Гожиенко.

– Да они уже идут, – отозвался Шафров серьезно и внимательно, даже со священнодействующим выражением слушавший, что говорит Гожиенко.

За окном послышался скрип калитки и опять хриплый лай собаки.

– Идут, – выкрикнул Соловейчик с необъяснимым восторгом и порывисто выскочил из комнаты.

– Су-лтан… ту-бо-о! – пронзительно закричал он на крыльце.

Послышались тяжелые шаги, голоса и кашель. Вошел низенький, очень похожий на Гожиенко, но чернявый и некрасивый студент-технолог, а за ним смущенно и неловко прошли два человека с черными руками в пиджаках поверх грязных красных рубах. Один был очень высокий и очень худой, с безусым бескровным лицом, на котором многолетнее родовое недоедание, вечная забота и вечная злоба, затаенная в глубине сдавленной души, положили мрачную и бледную печать. Другой выглядел силачом, был широкоплеч, кудряв и красив и смотрел так, точно мужицкий парень, впервые попавший в городскую, чужую и еще смешную ему обстановку. За ними боком проскользнул Соловейчик.

– Господа, вот… – начал он торжественно.

– Да ну вас, – по обыкновению оборвал его Гожиенко. – Здравствуйте, товарищи.

– Писцов и Кудрявый, – представил их студент-технолог. И всем показалось странным, что Писцовым оказался бородатый и красивый силач, а Кудрявым – худой и бледный рабочий.

Они, тяжело и осторожно ступая, обошли всю комнату, и, не сгибая пальцев, встряхивали руки, которые большинство протягивало им как-то особенно предупредительно. Писцов смущенно улыбался, а Кудрявый делал длинной и тонкой шеей такие движения, точно его душил ворот рубахи. Потом они уселись рядом у окна, возле Карсавиной, сидевшей на подоконнике.

– А отчего Николаев не пришел? – недовольно спросил Гожиенко.

– Николаев не может-с, – предупредительно ответил Писцов.

– Пьян Николаев вдрызг, – сумрачно и отрывисто, быстро двигая шеей, перебил Кудрявый.

– А… – неловко кивнул головой Гожиенко.

Его неловкость почему-то показалась противной Юрию Сварожичу, и сразу он почувствовал в полном студенте своего личного врага.

– Благую часть избрал, – заметил Иванов. Собака залаяла на дворе.

– Еще кто-то, – сказала Дубова.

– Уж не полиция ли? – притворно небрежно заметил Гожиенко.

– А вам ужасно хочется, чтобы это была полиция, – сейчас же отозвалась Дубова.

Санин посмотрел в ее умные глаза на лице некрасивом, но все-таки мило окаймленном светлой косой, спущенной через плечо, и подумал: «А славная девушка!»

Соловейчик хотел метнуться, но вовремя испугался и притворился, будто он хотел взять папиросу со стола.

Гожиенко заметил его движение и, не отвечая Дубовой, сказал:

– Экой вы надоедливый, Соловейчик!

Соловейчик густо покраснел и заморгал глазами, на мгновение ставшими грустными и задумчивыми, точно в его робкой и затуманенной голове наконец мелькнула мысль о том, что его желание всем услужить и помочь вовсе не заслуживает таких резких обрываний.

– Да оставьте вы его в покое! – с досадой сказала Дубова. В комнату быстро и шумно вошел Новиков.

– Ну вот и я! – сказал он, радостно улыбаясь.

– Вижу, – ответил ему Санин.

Новиков конфузливо улыбнулся и, пожимая руку, торопливо и точно оправдываясь, шепнул ему:

– У Лидии Петровны гости.

– А!..

– Ну что ж, мы так и будем разговоры разговаривать? – сумрачно спросил технолог.

– Начнем, что ли…

– А разве еще не начинали? – обрадованно спросил Новиков, пожимая руки рабочим, которые торопливо вставали ему навстречу.

Им было неловко, что доктор, который в больнице на приеме обращался с ними свысока, подает им руку, как товарищ.

– Да, с вами начнешь! – сквозь зубы неприятно проговорил Гожиенко.