Книга Ритуал последней брачной ночи, страница 35 – Виктория Платова

— Передайте Олеву, что я больше не возьмусь за его дела.

— Вас не устраивают комиссионные?

— Меня не устраивает, когда меня используют вслепую.

Не тебя одного, Рейно.

Рейно натянул футболку и выжидающе посмотрел на меня: я получила свой конверт и теперь могу проваливать из номера.

— Всего доброго, Рейно. — Я поднялась с кресла, в котором и без того засиделась.

— Я провожу вас.

…Это была последняя фраза, которую я услышала от него. Рейно действительно проводил меня — но лишь до конца коридора. После этого он коротко кивнул тяжелым, как ботинок водолаза, подбородком и исчез в недрах верхней палубы.

Я укрылась в маленьком холле и, дрожа от нетерпения, вскрыла конверт. Я заплатила за него две тысячи долларов, и мне было глубоко начхать на тайну переписки.

Из конверта выпали три фотографии. Обыкновенные, снятые самой дешевой «мыльницей» фотографии; настолько обыкновенные, что я почувствовала жгучее желание вернуться к Рейно и настучать ему по куполу. Неужели это дерьмо стоит две тысячи долларов?!

Я заплакала.

Слезы упали на физиономию какого-то лысоватого типа с порочным вегетарианским лицом. Я сразу воспылала ненавистью к вегетарианцу (сильно подозревая, что эта ненависть прямо пропорциональна сумме, которую я затратила на фотографии).

Нет, у меня хватило ума не разорвать снимки в клочки. Я сделала несколько глубоких вдохов, подергала себя за ухо и снова углубилась в изучение содержимого конверта. Наверняка в нем есть то, за что не грех и заплатить такую сумму.

На первой фотографии вегетарианец был один — он старательно заклеивал конверт, и его партнером по снимку выступало какое-то почтовое отделение.

Второй снимок был гораздо более выразительным: главного персонажа щелкнули в университетской мантии. Он стоял на импровизированной трибуне и о чем-то вещал группе каких-то дебилов с почтительно отвисшими челюстями.

Самым же густонаселенным оказался третий по счету фотографический шедевр: то ли прием, то ли пати, то ли вечеринка по поводу. Я даже не стала ее рассматривать. Я перевернула фотографии — в тайной надежде, что хоть одна из них будет подписана.

Дудки.

Девственно-чистая поверхность с издевательски бледным логотипом «Кодак». Неужели это все? Эстонская сволочь Рейно сработал не хуже наперсточника, он надул меня самым беззастенчивым образом!

Я снова глубоко задышала и попыталась взять себя в руки. В конце концов, эти снимки предназначались не мне, а Олеву Киви — и могли не нуждаться в комментариях. То, что было для меня филькиной грамотой, могло оказаться крайне важным для него. Но Киви вышел из игры и ничего уже не скажет. Ни мне, ни кому-либо другому.

Вот только на что я теперь буду жить? Не на куцую же зарплату Сергуни Синенко?..

Воспоминание о репортере подстегнуло меня. Пора возвращаться. На Канонерский, в единственное место, где мне гарантирована относительная безопасность.

* * *

Я добралась до Канонерского только поздним вечером. Сергуня ожидал меня возле подъезда, сидя на вкопанной в землю автомобильной шине. Рядом меланхолически жевал траву преданный Идисюда. Репортер мрачно подпихивал кота под ребра и смотрел на остов какого-то административного корпуса на противоположной стороне канала. Я пристроилась рядом и тоже принялась смотреть на безжизненный дом. Должно быть, именно такой — разбитой, никчемной и заброшенной — будет моя последующая жизнь. Если я не сумею защитить себя, если дам себя заарканить.

— Поздновато возвращаешься, — сказал Сергуня, все еще глядя в пространство.

— Дела, — я не стала вдаваться в подробности визита на «Королеву Реджину».

— Замочила еще кого-нибудь? — спросил он с тайной надеждой в голосе.

— Обошлось.

Некоторое время мы просидели молча.

— Я достал то, что ты просила. Полный гостевой список плюс обслуживающий персонал.

— Отлично. Как продвигается дело?

— Тебя объявили в федеральный розыск.

Я едва не упала с камеры. Меня, скромную труженицу, которая в своей жизни и мухи не обидела, которая хлопалась в обморок даже при первом намеке на месячные, — меня считают преступницей!.. Я попыталась зарыдать, но, очевидно, лимит на слезы был исчерпан. Я погладила тершегося о ноги Идисюда (сентиментальность, как это, должно быть, характерно для хрестоматийного убийцы!) и безучастным голосом спросила:

— И что же мне инкриминируют?

— Двойное убийство, — с тихой гордостью отозвался Сергуня.

— Стас Дремов и Олев Киви.

— Именно.

— А как насчет рабочих версий?

— Твои пальчики нашли в Эстонии, — Сергуня повернулся, взял в руки мою ладонь и с чувством поцеловал. — Вот эти самые.

— Оперативно. — Вот она и всплыла, та история в таллинском полицейском департаменте. — И когда только успели?

— Ничего удивительного нет. Дело приобрело широкий международный резонанс. У нас ведь тоже не дураки сидят, когда дело касается репутации. Послали отпечатки на родину покойного. Там откликнулись.

Что ж, события развиваются по самому худшему сценарию. Почему я все еще спокойно сижу на автомобильной шине, а не сую голову в петлю — неизвестно.

— И как они все это объясняют?

— Что именно?

— Почему я убила Киви?

— Объяснять будешь ты. Они предполагают. Предполагают, что ты была знакома с Киви по Эстонии, в свою бытность… — Сергуня сделал целомудренную паузу.

— Договаривай, — поморщилась я.

— В свою бытность девушки по особым поручениям… — Он поднялся и оборвал ветку сирени, которая все еще никак не могла отцвести. И забегал передо мной по дорожке. — Ну, почему, почему я ничего о тебе не знаю?!

— Я же обещала все тебе рассказать!

— Когда?!

— Когда ты поможешь мне сопоставить некоторые факты…

Сергуня грубо ухватил меня за руку и потащил к подъезду. Я не сопротивлялась. Я слишком устала, чтобы сопротивляться. До четвертого этажа мы ехали в лифте в напряженном молчании, а потом Сергуня снова накинулся на меня:

— Ты приходишь ко мне после того, как убила двух человек, ты приносишь с собой какой-то кинжал с камнем, наверняка краденый… Да еще тискаешь мой футляр…

— Рылся в сумке. Все понятно, — я укоризненно посмотрела на Сергуню.

— Рыться в вещах — моя профессиональная обязанность. Извини. За это мне деньги платят…

Нож. Я зажмурилась и снова ощутила тяжесть его рукоятки в своей руке. Интересно, испытал ли Синенко то же, что испытала я?