Онлайн книга «У последней черты»
Доктор Арнольди сидел в буфетной. Графинчик водки стоял перед ним, за ушами шевелились туго затянутые концы салфетки, похожие на кабаньи уши. Лицо доктора студенисто осело на грудь, глаза смотрели уныло и мутно. Нетронутая тарелка супа стыла перед ним. — Здравствуйте, доктор! — сказал маленький студент и опять вспомнил, сколько уже раз говорил это. Доктор Арнольди что-то пропыхтел и глазами показал на водку. А ну ее… И так вся душа промокла! — брезгливо поморщился Чиж, но рюмку подвинул и внимательно, даже как будто с нетерпением смотрел, как подымалась белая жидкость в стеклянной рюмочке под толстой, слегка дрожащей рукою доктора Арнольди. — Отвратительная погода, чтобы черт ее побрал! — сказал маленький студент, чокнулся с доктором, выпил и поморщился с решительным отвращением. Да, пропыхтел доктор Арнольди. — Скучища смертная!.. Доктор промолчал. Удивляюсь я вам, доктор… человек вы свободный, в средствах не нуждаетесь… — начал Чиж и оборвался, вспомнив, что уже говорил это доктору. Доктор Арнольди как будто прищурил один глаз, но ничего не сказал. Чиж вздохнул и засмотрелся в окно, на обширный пожарный двор, расплывшийся в пелене неустанного дождя. Колокол на столбе блестел мокрым блеском, и скрученная веревка висела из него, точно с нее только что сняли повешенного. Чиж отвернулся. Почему-то вспомнилось кладбище, мокрые желтые листья, могилы… Верно, они теперь совсем раскисли от дождя! — А скверно там! — сказал он про себя. И странно, толстый доктор, кажется, понял, о чем он говорит. — Да, нехорошо… сказал он. — И как все глупо! продолжал Чиж, наливая водки и не замечая этого. А как вы думаете, доктор: знал Арбузов, что Михайлов застрелится, или нет? Доктор ответил не сразу. — Знал, — глухо сказал он и взял свою рюмку. — Что же это такое?.. Ведь они друзья были… Ревность, что ли? — Не знаю. — А где теперь Арбузов? — Не знаю. — А эта… как ее… Нелли… Говорят, что она пыталась… — Не знаю! — перебил доктор Арнольди. Оба выпили. Что-то хотелось Чижу спросить, не то по поводу Михайлова, не то о собственной тоске. Он не мог разобраться в этом хаосе событий и чувствовал себя точно в тумане. Но обычных слов не хотелось повторять: уж слишком остро чувствовалось, что какими воплями и протестами ни разражайся, а люди погибли, и этому уже не поможешь. Сколько ни рассуждай, все ни к чему! И вдруг стало даже как будто трудно языком ворочать. — Что ж, выпьем, что ли? — машинально спросил Чиж. Но в графине не оказалось водки. Доктор Арнольди задумчиво посмотрел его на свет, встряхнул, поставил в стороне и сделал по направлению буфета что-то, очень похожее на масонский знак. — Да, — сказал он, наливая из нового графина. — Что — да? — спросил маленький студент. Доктор Арнольди не пояснил. И такая лютая тоска взяла маленького студента, что он почувствовал необходимость встряхнуться во что бы то ни стало; хотя бы искусственно разгорячиться, зашуметь, подраться — все что угодно, лишь бы не это серое пустое молчание. — Остались мы с вами одни, доктор, — заговорил он, налив рюмку и поставив ее перед собою, а давно ли, кажется, все были тут… шумели, пили, волновались, спорили!.. Наумов философствовал… Евгения Самойловна эта… Михайлов… Краузе… А Тренев, бедняга!.. Кто бы мог ожидать?.. Погубила проклятая баба!.. — Баба тут ни при чем! — вдруг заметил доктор Арнольди. Чиж хотел было поспорить, но почему-то пропустил. — Да, пусто стало! Точно ветром всех снесло!.. Черт его знает!.. Вы одиночества боитесь, доктор? — Нет, — равнодушно ответил доктор Арнольди, подвигая к нему рюмку. Чиж машинально взял и поднес ко рту. А как вы думаете в конце концов, — продолжал он, ставя на стол пустую рюмку и скривившись, — виноват ли Наумов во всей этой катастрофе, или это случайность? — Кто его знает? — так же равнодушно ответил доктор Арнольди. — Но вы как думаете? — Я ничего не думаю. Чиж посмотрел на осунувшееся дряблое лицо с оползшими щеками — и заметил, как чуть-чуть дрогнули бритые, как у старого актера, губы. Что-то больно резнуло его по сердцу. — Что вы, доктор, такой странный, ей-Богу?! — Я всегда такой. — Знаете, мне кажется, что из всех нас именно вы-то в глубине души больше всех и сочувствовали этому сумасшедшему инженеру с его философией, право! — задирая, сказал маленький студент. Доктор посмотрел на него маленькими заплывшими глазками и неопределенно смигнул. Чиж подумал. — Наумовщина! — сказал он нерешительно. — Быть может, для современного общества, исчерпавшего все ценности науки и искусства и дошедшего до последней черты, он и прав. Конечно, общество, взявши все, что можно было взять, исчерпавшее до дна все наслаждения, естественно, должно прийти к вопросу: «Что же дальше?» — и решить его в наумовском смысле… Я признаю это, но… Чиж оживился, и хохолок его победно встал. — Но мы не имеем права набрасывать черное покрывало смерти и на грядущее человечество! На арену жизни выступают новые люди — рабочий класс, на знамени которого начертан девиз: «Счастье для всех»!.. С ними идут новая наука, новое искусство. Они полны жажды смелой, красивой, яркой жизни. Им чужда наумовщина! Их души еще не опустошены, они никогда не признают морали Наумова, ибо она — порождение обессиленной, пресыщенной, утонченно-развратной современности. Они… Глаза Чижа блестели, на щеках выступил румянец. Доктор Арнольди вздохнул. — Что ж, уныло сказал он, — и они пресытятся в свой черед. — Вы страшный пессимист, доктор!.. В сущности говоря, вы хуже Наумова! — крикнул он. — Может быть. — Так что же вы не застрелитесь, доктор? — насмешливо спросил маленький студент. Доктор опять поднял на него маленькие, ничего не выражающие глазки. Минуту смотрел молча. — Зачем мне стреляться? Я и так давно уже умер! — коротко и глухо ответил он. Чиж вздрогнул. Какой-то странный холодок пахнул ему в душу. Мгновение, как во сне, представилось ему, что он и вправду сидит и говорит с мертвецом. — Что вы этим хотите сказать, доктор? — дрогнувшим голосом спросил он. Доктор молчал. |