Онлайн книга «Темница тихого ангела»
|
Пятаков покраснел, но не от внутренней борьбы, а от стыда за продукцию своей столовой. – Мне прямо неудобно: у нас ведь для зэков готовят. Разносолов нет. Поварихи, правда, пытаются для меня что-то специальное сварганить. Но я против… Я всегда отказываюсь. Каждый день им говорю: «Вы, дескать, это бросьте мне…» – Михаил Степанович, так я и не претендую на ваши харчи. Ведь на меня к тому же и не рассчитывали. Давайте в Белозерск в ресторанчик какой-нибудь тихий заскочим: там в отдельном кабинетике посидим и за жизнь потолкуем. Полковник посмотрел на часы: – До обеда, правда, еще целый час почти, но если подумать… Эх, да ладно! Можно и в ресторанчике, только у меня с финансами туговато. – Михаил Степанович, я приглашаю, значит, я и рассчитываюсь. Тем более я давно мечтал в России вот так с хорошим человеком за одним столиком. А то я полжизни в Голливуде с разными там… Пятаков поперхнулся и попытался прокашляться. А Торганов продолжал: – Только одна просьбочка напоследок. Дайте все же взглянуть на эту убийцу депутата. Заинтриговали вы меня все-таки. Полковник перестал кашлять и произнес бодро: – Пойдем! – А сюда, в ваш кабинет, ее разве нельзя привести? – Можно, конечно, хотя и не положено. Пятаков подошел к двери, открыл ее и, высунувшись в коридор, крикнул: – Бородина! Чего расселась, как на горшке! Передай, чтобы доставили в мой кабинет осужденную Рощину! Срочно! Ее привели в кабинет и оставили у стены возле двери. Торганов увидел ее и содрогнулся. От жалости и красоты. Красоты, на которую смотрел и которую не понимал прежде. Хотя красивыми были и Мишел Майлз, и Алиса Шабанова, и та мулатка-секретарша из офиса банка на Коламбус-авеню. И даже Джозефина могла при желании казаться красивой. Татьяна Рощина была прекрасна. Конечно, он пытался вспомнить ее еще до того, как увидел, но в памяти возникал лишь расплывчатый образ: пахнущие зеленым яблоком волосы возле самых его губ, легкое осторожное дыхание у его груди и темно-синие глаза, в которые он боялся заглянуть. В них отражались блестки зеркального шара, крутящегося под потолком школьного зала. Это было немало, но это было ничто. Девочка, чью худенькую спину он видел через два ряда школьных столов впереди себя – она сидела неподалеку от двери класса и казалась незаметной, она и осталась там – в далекой памяти, словно задержалась навечно, склонившись над учебниками, когда вся шумная ватага выскочила из класса и рассыпалась в огромном пространстве взрослой жизни. Теперь перед Торгановым стояла незнакомая ему молодая женщина, не похожая на ту девочку и вообще ни на кого не похожая, даже на женщину. Тоненькая, отрешенная от чужих жизней девушка с печальными глазами стояла у стены, напряженная, словно от громкого крика, оскорбления или ожидающая удара по затылку. На ней была нелепая черная куртка и такая же уродливая черная юбка чуть ниже колен. Таню ввели в кабинет, и она замерла у стены. Прошло всего несколько секунд, а Николаю казалось, что все в мире остановилось и квадрат комнаты повис среди мрачной вечности. Здоровенная контролер с клюквенными губами хриплым голосом доложила, что осужденная Рощина доставлена. Начальник колонии махнул рукой: – Свободна, Бородина. Далеко не уходи. Сейчас обратно в камеру доставишь. Бородина, перед тем как выйти, оценила Николая влажными глазами, развернулась и вышла, открыв тяжелую дверь грудью. – А ты чего, осужденная Рощина, встала, как не знаю кто. Перед тобой, между прочим, известный писатель. Ну-ка, представилась быстро! Таня не вздрогнула от окрика, не пошевельнулась даже; она словно ожидала, что именно так ее встретят. Руки, которые она держала за спиной, скользнули вниз. Не глядя на Николая, она хотела что-то сказать, но Торганов опередил: – Не надо. Я и так знаю, кто передо мной. – Он обернулся к Пятакову. – Михал Степанович, может, она вас стесняется? – Кто стесняется? Эта вот? Может, мне совсем из кабинета уйти? – Совсем не надо. Но если не трудно, то на пару минут… – Не положено, – тряхнул головой Пятаков. Тут он увидел стоявшую на столе бутылку виски и опустил ее на пол возле тумбы стола. – Хорошо, две минуты только. Полковник вышел из кабинета, по пути смерив Рощину взглядом, не обещавшим ничего хорошего. Закрыл дверь за собой, но все равно было слышно, как он прошел по коридору и крикнул кому-то: – Найдите водителя: я сейчас товарища из Москвы в город доставлю… Голос его стих и шаги тоже. Но все равно кто-то оставался за дверью. – Моя фамилия Торганов, – негромко произнес Николай, глядя на Татьяну, – я член Комиссии по помилованию при президенте России. Меня сюда Шамин привез; он очень хочет тебе помочь. Татьяна смотрела, не мигая, в ту точку, которую она выбрала, войдя в кабинет начальника. – Я – Коля Торганов, – прошептал Николай. – Мы учились вместе. Ты помнишь меня? Рощина по-прежнему молчала, она даже головой не кивнула. Стояла, не шелохнувшись, словно кто-то приказал ей: «Замри!» Торганов шагнул к ней и остановился, испуганный. Потому что увидел, как по неподвижному, каменному лицу Тани скатилась слеза. – Мы поможем тебе, обязательно поможем, – сказал он дрогнувшим голосом. – Что сейчас можно для тебя сделать? Она молчала и смотрела мимо Николая так пристально, что и он сам обернулся. Позади него было окно, а за ним серо-голубое небо, по которому плыли облака. – Чем помочь тебе сейчас? – повторил он. – Помогите Светику, – прошептала еле слышно Рощина, – защитите его. Они и его убьют. – Кто убьет? – Они, – едва вымолвила Татьяна одними губами. В это время открылась дверь и вошел Пятаков. Он вошел так стремительно, словно специально демонстрировал необходимость своего присутствия при разговоре осужденной с членом президентской комиссии. Полковник посмотрел внимательно на Рощину, потом бросил взгляд на Торганова и сказал, объясняя свое отсутствие – не Торганову, конечно, а тому, кто в коридоре ожидал его приказа доставить осужденную Рощину обратно в камеру: – Я выходил распорядиться по поводу машины. Торганов достал из портфеля еще один экземпляр книги. – Наша комиссия – этот орган милосердия при президенте, а потому я хочу подарить осужденной свою книгу. – Не положено, – проворчал Пятаков. – И, вообще, у нас библиотека имеется. Только вот осужденная Рощина лишена права ею пользоваться на месяц за нарушение режима. |