Книга Богиня, страница 110 – Маргарет Пембертон

– Буквы такие мелкие, что не разберешь. Что тут написано?

– «Tempora, non mutamur». Времена меняются, но нас не изменить.

– Мне нравится, – объявил Александр, откидываясь на подушки: мальчик явно утомился. – Я хотел бы, чтобы наш семейный девиз был таким же четким и кратким.

Сестра кашлянула и подняла брови. Видал встал.

– Нам нужно идти. Отдыхай, Александр. Хочешь, я завтра принесу тебе клубники?

– Пожалуйста! – обрадовался Александр. – И расскажете, какой фильм собираетесь снимать?

– Думаю, это будет не фильм, – спокойно объяснил Видал. – Я собираюсь ставить пьесу.

Валентина поцеловала Александра, и как только они вышли из комнаты, спросила Видала:

– Я не знала, что ты собираешься ставить пьесу, Видал. Кто автор? Роли уже розданы?

Видал широко улыбнулся, обнял ее за плечи и повел по коридору.

– «Месяц в деревне» Тургенева. Пока известно только, кто будет играть Наталью.

Валентина почувствовала укол ревности. Кого выбрал Видал? Конечно, для роли романтической, ослепительно прекрасной Натальи лучше всего подойдет Вивьен Ли…или, может, Оливия де Хэвилленд.

– Кому ты отдал роль? – едва выговорила она, не в силах подавить глухую тоску о несбыточном, о радости играть прямо перед зрителями. О мучительно-нервном ожидании рецензий. Об опьяняющем дурмане аплодисментов.

Видал повернул ее к себе.

– Тебе, – шепнул он, заглушая ее недоверчивый возглас долгим поцелуем.

По дороге в отель она нерешительно спросила:

– Как Кариана, Видал? По-прежнему больна?

Видал мгновенно стиснул руль.

– Да, – коротко ответил он, сворачивая на Ривер-роуд.

Валентина не обратила внимания на величественную Миссисипи, медленно катившую, воды к Мексиканскому заливу. Ей не хотелось говорить о Кариане, но молчать было нельзя. Они должны освободиться от призрака Карианы, прежде чем станут мужем и женой.

– Она в Нью-Йорке?

– Нет, в Ла-Джолле.

Валентина удивленно раскрыла глаза. Видал убрал руку с руля и нервно пригладил волосы.

– Прости, что так резок, любимая. Просто я не могу говорить о Кариане.

Его лицо страдальчески исказилось, и Валентина виновато потупилась.

– И не нужно, – прошептала она, нежно кладя руку ему на плечо. – Прости, Видал, мне не следовало спрашивать.

– Не важно, – твердо ответил Видал. – Ты имеешь право знать. Пожар не был случайностью, Валентина. Я сам не знал правды, пока Кариану не выписали из больницы.

Он, не отрываясь, смотрел на дорогу. Голос звучал глухо и невыразительно.

– Это Кариана подожгла Вилладу. Она сама мне сказала. Я просил у нее развода, и она решила, что я хочу жениться на Хейзл Ренко. Бог знает почему. Между мной и Хейзл никогда ничего не было, только взаимная симпатия и уважение.

Кровь отлила от лица Валентины. Она не желала больше слушать. Нужно попросить его остановиться.

– Именно тогда я понял, что больше не могу нести за нее ответственность. Доктор Гроссман – единственный, кроме меня, кто знает правду. Я немедленно позвонил ему, и он послал людей, чтобы они привезли ее в нью-йоркскую клинику. Гроссман по-прежнему надеется, что ее состояние улучшится, но пока этого не произошло. Полгода назад он открыл в Ла-Джолле новую клинику и забрал Кариану с собой. Если бы она хоть немного поправилась, думаю, он женился бы на ней. Но сейчас… – Он беспомощно пожал плечами. – Болезнь ее прогрессирует. Иногда она по нескольку недель и даже месяцев кажется совершенно нормальной, но потом без всякой видимой причины превращается в буйно помешанную. – Он поморщился, словно вся полузабытая боль вернулась с новой силой. – От этого кошмара ей уже не избавиться, но Гроссман по крайней мере заботится о ней, и теперь она вряд ли сможет навредить кому-то, кроме себя самой.

– Ты видишься с ней? – осторожно поинтересовалась Валентина.

– Когда я узнал, что она стала причиной смерти Хейзл и ничуть в этом не раскаивается, понял, что больше не могу ее видеть. Позднее, уже после развода и стольких лет войны, мое отвращение немного улеглось. Ее следует не осуждать, а жалеть. Я начал регулярно навещать Кариану, пока она была в Нью-Йоркской клинике, но Гроссман попросил меня не делать этого. Сказал, что мои приезды тревожат ее.

– Бедняжка, – тихо произнесла Валентина.

Видал остановил машину перед отелем.

– Гроссман, по-видимому, питает к ней глубокие чувства. Возможно, с его помощью ей когда-нибудь станет лучше. В Ла-Джолле она счастливее, чем в Голливуде. Кроме того, она не считает себя больной, пациенткой психлечебни-цы. Знает, что Гроссман влюблен в нее и наслаждается вниманием, которое тот ей уделяет. Больше ей нечего желать.

Они молча вошли в отель, и там, в полутемном вестибюле, Видал повернулся к Валентине и сжал ее руки.

– Больше ни слова о Кариане, – сказал он, и в его взгляде полыхнула такая неизбывная страсть, что кровь бросилась ей в лицо. – Наконец-то мы вместе. Я столько лет жаждал любить тебя, что больше не выдержу ни минуты.

Губы его скривились в поистине дьявольской усмешке, и, не обращая внимания на испуганные возгласы портье и посыльных, Видал подхватил Валентину на руки и устремился к лестнице.

Чувственная радость их слияния останется с ней навечно. Тепло его прикосновений, запах его кожи, тяжесть тела, придавившего ее к кровати. Слова, произнесенные шепотом в темноте. Оба отдавались и брали, жадно и раскованно, сплетая не только тела, но и души. Сознание того, что с ним она обрела покой, что экстаз и блаженство принадлежат им не на мгновение, а на все оставшиеся годы, согревало сердце.

Ясный день незаметно сменился сумерками, но они по-прежнему лежали в объятиях друг друга, и Валентина нежно гладила сильную мускулистую спину.

– Давай поженимся завтра, – неожиданно сказал он, притянув ее к себе и целуя, неспешно и нежно. Когда наконец он разжал руки, глаза Валентины затуманились.

– Нет, – покачала она головой, садясь и обнимая колени. – Мы не можем пожениться, пока Александр не поправится настолько, чтобы сказать ему правду.

– Но это может быть не скоро, liba, – слегка нахмурился Видал.

– Мы достаточно долго ждали, милый. Подождем еще немного, – спокойно ответила она.

Александр выписался из больницы и в восторге оттого, что не должен сразу возвращаться в школу, каждый день сидел в театре, наблюдая, как Видал и мать репетируют «Месяц в деревне».

Валентина, стоя на сцене, изредка поглядывала на сына. Последние анализы показали, что он совершенно здоров. Причин для промедления открыть истину не было.

– Вот увидишь, все будет чудесно, – предрек Саттон Хайд, игравший роль ее мужа. Он сидел рядом, сжимая в руке бумажный стаканчик с кофе. – Мне всегда нравилось, когда премьеры проходят в Сан-Франциско. Это хороший знак. Сан-Франциско, Чикаго, Бостон, а потом Нью-Йорк – здравствуй, великий город, вот и мы!