Онлайн книга «Экспонат руками не трогать»
|
– Где опять Мальцева пропадает? – спрашивал Викентий Иванович. – Известно где, в офицерской палате… хахалю своему пневмонию лечит… Воспаление легких – казалось бы, на войне от таких диагнозов все давно отвыкли. Подумаешь, пустяк какой, ерунда, температура, кашель, когда у других ампутация, гнойные раны. Даже сам Викентий Иванович к болезни Дмитрия поначалу отнесся несерьезно. Осмотрел, послушал фонендоскопом и назначил жаропонижающее. Намного серьезнее он отнесся к Зойкиному роману и даже, улучив момент, смущенно заговорил с ней об этом: – Я вот о чем хотел… прости, Зоинька, что вмешиваюсь не в свое дело, но знаешь, у меня дочка твоя ровесница… Ты – неглупая девушка, открытая, искренняя. И я по-стариковски хочу тебя предостеречь. Понимаешь, тут… – Нет, Викентий Иванович, не очень. – Хотя какое я, в сущности, имею право. Понимаешь, Смерш – это такой орган… очень непростой. С ними надо уметь держать язык за зубами, столько людей поплатилось уже за свою… разумеется, ты ничего такого и в голове не держала, но… одним словом, будь поосторожней, даже несмотря на то, что он твой ухажер. – Да что вы, Викентий Иванович… – попыталась возразить Зоя, но Соколин ее перебил: – Не говори ничего, Зоинька, все и так понятно. Просто будь поосмотрительней. Зойка не подозревала, что военврач Соколин, попав в 41-м в окружение, на собственном горьком опыте узнал, как работают сотрудники Смерша… Первое время состояние больного Ефимова из второй офицерской палаты не внушало опасений. Казалось, капитан быстро идет на поправку. Но тут неожиданно у него подскочила температура – 39,5. На очередном обходе Соколин долго слушал его, стучал по спине и хмурился. Зойка запаниковала: – Как же так, Викентий Иванович, ведь еще два дня назад все было нормально? Ефимов даже на двор курить выходил. – Вот и довыходился! Эх, Зоинька, пневмония – болезнь коварная. Сегодня больному хорошо, а завтра… – Соколин не договорил, чтобы ее не расстраивать. Хотя Зойка и сама могла догадаться, что синюшные губы, учащенное сердцебиение и частый пульс – признаки тревожные. Через день Дмитрию стало хуже. Он жаловался на сильные боли в груди, сплевывал в полотенце ржавую мокроту, к ночи температура поднялась до сорока, начался бред. Несколько суток состояние капитана оставалось тяжелым. Зойка совсем измучилась, перестала спать, разрываясь между операционной и Диминой палатой, используя каждую свободную минуту, чтобы посидеть рядом с ним. Улыбочки за ее спиной прекратились, даже Ирка Черепанова смотрела на Зою с сочувствием. Капитан то на короткое время приходил в себя, то снова проваливался в беспамятство. В бреду он что-то нервно выкрикивал или сипло, через кашель, бормотал… Воспаленный взгляд его бессмысленно блуждал по больничной палате, горячая, точно в огне, голова металась по подушке: – Все чисто, все прошло чисто… в допросной больше никого… никого, я один… в допросной больше никого… – Из груди его с хрипом вылетали отрывистые слова: – Я же обещал, семью не тронем. – Тише, Димочка. Все будет хорошо, ты сильный, ты справишься, не говори пока, помолчи, силы не трать, – упрямо повторяла Зоя, вытирая липкий пот с его лица, скорее для самой себя, чем для него. – Не убивайся ты так, дочка. Поправится твой капитан, – успокаивал ее пожилой майор-артиллерист, страдающий по ночам от бессонницы, – а что болтает – так это ничего, выговорится – легче будет. По всему видать, есть ему в чем покаяться. Часы тянулись медленно, день сменялся ночью, Зойка, похожая на тень, уходила и возвращалась, сидела и разговаривала, переодевала и делала уколы… Пока, наконец, Черепанова не зашла к ней в операционную с радостной новостью: – Беги скорей в офицерскую, капитан твой в сознание пришел. Бледный, похудевший, обессилевший от температуры Дмитрий полусидел на кровати, неловко держа в руках кружку с горячим чаем. Увидев Зойку, он улыбнулся и попытался приподняться. – Лежи, лежи, куда собрался, тебе пока лучше не вставать, – ласково остановила его Зоя. – Побудь со мной, Зойка, – негромко сказал Дима, – я давно тебя не видел. Она подвинула табуретку, села и, взяв у него кружку, начала, как маленького, поить с ложки. – Димочка, тебе сейчас надо побольше пить. Капитан послушно выпил чай и обернулся к соседу: – Слушай, майор. Сделай одолжение, выйди… а? Когда за майором закрылась дверь, Дима поспешно схватил Зойкину руку и снова попытался привстать: – Ты чего опять надумал, не вставай, нельзя, силы береги… – Погоди, Зой… я вот что тебе сказать хотел… давно хотел… Понимаешь, все думал, размышлял… вот черт, даже не знаю, как тебе это сообщить. Короче, я ведь совсем один, никого из родни не осталось, никого. Отца еще в Гражданскую убили, а мать с сестрой от голода померли… Я, знаешь, тогда им не помог, даже не попытался, ничего не сделал… Вот какая я сволочь. Понимаешь, я самое настоящее дерьмо! – вдруг зло выкрикнул ей в лицо Дмитрий. От его слов Зойка растерялась, хотя не раз приходилось ей выслушивать в госпитале солдатские исповеди. – Не надо так говорить, Дима, ты – хороший, ты очень хороший… – Она попыталась успокоить его, вспомнив слова Викентия Ивановича про «сумеречное сознание» при пневмонии. – Нет, надо. Если сейчас не скажу, значит, никогда. Ты ведь, получается, у меня одна, больше и поделиться не с кем. Ты, Зойка, другая, не такая, как остальные… Думаешь, у меня мало баб было? Будь уверена, есть с кем сравнить. Но все они дешевки. Ты на них не похожа, ни на кого не похожа. Ты добрая, чистая, верная – я таких уважаю, но сам… сам я не такой. Дерьмо я, и дерьмовую жизнь прожил. Все на службе жопу рвал, выслужиться хотел. Людей ни в грош не ставил, никого не жалел, и себя мне совсем не жалко… Знаешь, Зойк, был у меня один подследственный, само собой враг народа, прямо перед войной, вообще-то их через меня сотни проходило, но этот запомнился. По профессии – востоковед, разными восточными языками владел. Сидит он у меня на допросе, а потом вдруг как крикнет: «Жалость, майор, не по вашей части, вы не знаете, что это такое, даже к себе самому жалости у вас нет». Сказал, и вроде все ему нипочем. Ну, ничего, немного погодя я и к востоковеду ключик подобрал. Оказывается, за семью свою он очень боялся… как бы ее тоже в расход не пустили, – Дмитрий остановился, чтоб перевести дыхание. В легких у него все свистело и клокотало. – Нет, Зойк, не вылезу я из этой хвори. – Зачем ты так? Ты обязательно поправишься. Надо только обождать. Викентий Иванович очень хороший врач, он тебя вылечит… – Знаю я, какой он хороший, тоже вражина интеллигентская. Будь его воля, он небось взял и зарезал бы меня или яду подсыпал, – бледные губы капитана растянулись в недоброй улыбке. – Боже мой, Дима! Зачем ты так! |