Книга Колдунья моя, страница 72 – Бертрис Смолл

— Если не поторопишься, опоздаешь на мессу, Жосслен.

— Ты — самая красивая женщина на свете, — ответил он.

— Ах, милорд, не стоит так радоваться этому. Красота может приносить наслаждение, но куда чаще она становится проклятием. Если ты любишь меня, то, надеюсь, не за мою красоту. Если когда-нибудь стану уродиной, будешь ли ты любить меня по-прежнему?

— Твоя красота — это всего лишь часть тебя, Мэйрин. Мэйрин из Эльфлиа владеет куда большими дарами, чем редкостная красота. И я надеюсь, что всю жизнь смогу открывать новые грани этого алмаза, столь великодушно врученного мне милордом Вильгельмом.

— О Святой Касберт! Как же легко срываются с твоего языка эти льстивые речи! Похоже, ты опасный человек, Жосслен. — Она подошла к постели и сдернула с него теплое лисье одеяло. — Поднимайся, милорд! Ты хочешь подать дурной пример нашим крестьянам?

Жосслен вцепился в нее и попытался затащить обратно в постель, но Мэйрин увернулась и выбежала из комнаты, показав ему язык.

Сбегая по лестнице в зал, она все еще слышала раскаты его хохота. Ида уже ждала внизу. Она повернулась, чтобы поздороваться с дочкой, и пристально вгляделась в лицо Мэйрин. Прочитав в ее глазах ничем не омраченное счастье, она улыбнулась с плохо скрытым облегчением. Мэйрин подмигнула матери.

— Ты хорошо себя чувствуешь, дочка? — Иде оказалось мало сияющего вида дочери. Ей нужно было словесное подкрепление.

— Прекрасно, мама. И отвечаю тебе на вопрос, который читаю в твоих глазах: да, я наконец стала женщиной!

— Ты сказала ему? Он был осторожен? Мэйрин кивнула.

— Да. — Это было проще, чем объяснять, что она просветила Жосслена по поводу своей девственности в самый последний момент. — Он хороший человек, мама. Ты права.

— Ты сможешь полюбить его? Я знаю, что с ним никогда не будет так, как было с Василием, Мэйрин, но я молюсь Богу за твое счастье.

— Моя любовь к Василию была любовью ребенка, мама. Я думаю, что смогу полюбить Жосслена и это будет любовь женщины. С Василием я жила словно в волшебной сказке, в золотом чудесном городе. Но теперь понимаю, что, если бы я утратила свою красоту и очарование невинности, Василий быстро бы соскучился со мной и стал искать новых забав. Я для него была всего лишь развлечением. А с Жоссленом меня свяжут прочные узы любви, и вдвоем мы сможем добиться многого, мама. Я уверена, что с Василием ничего подобного у меня бы не было.

Ида была весьма довольна словами дочери.

— Тогда, — лукаво проговорила она, — я могу подумать о мирной, спокойной старости.

— Вы никогда не состаритесь, матушка, — заявил Жосслен, спускаясь в зал и расслышав ее последние слова. Он подошел к Иде и нежно поцеловал ее в щеку. — Вы позволите вас так называть, миледи?

«Почему я в последнее время так легко ударяюсь в слезы?»— удивленно подумала Ида, чувствуя, что вот-вот заплачет.

— Да, сынок, — ответила она, — можешь звать меня матерью. — Она крепко обняла его. — Ну, дети мои, мы уже опоздали на мессу. — Она быстро прошла за покрытую резьбой ширму, отгораживавшую зал от прихожей, где уже ожидал слуга с плащами.

— Как ты сегодня красив, милорд, — похвалила его Мэйрин.

— Не хочу разочаровать наш народ, — шутливо ответил Жосслен, и Мэйрин снова показала ему язык.

Синие брюки, которые он надел, в действительности сидели на нем плохо. Мэйрин решила, что надо будет пересмотреть его гардероб и сшить для него кое-какие обновки. Темно-синяя туника с длинными рукавами доходила ему до колен и была расшита у ворота серебряными нитками. Пояс чуть-чуть широковат. Его украшала такая же вышивка, как и на вороте туники. Собираясь выйти, Жосслен обул высокие, до колен, сапоги.

Когда они надевали тяжелые, подбитые мехом плащи, появился Дагда.

— Прошлой ночью волк спустился с холмов, милорд. Он наследил вокруг дома.

— Но ведь здесь нет никакой живности, верно? — спросил Жосслен.

— Верно. Всех птиц надежно укрыли от непогоды. Но волк, должно быть, очень голоден, если решился подойти к человеческому жилью.

— Проследи, чтобы в деревне всем сообщили об атом, — велел Жосслен. — Голодные волки порой уносят детей. Когда метель закончится, мы пойдем на охоту.

Снег все еще валил, но от замка до местной церквушки, где отец Альберт служил утреннюю мессу, было недалеко. В церкви оказалось очень холодно; сальные свечи на резном деревянном алтаре чадили от ветра. Каменный пол был совершенно ледяным, и когда прихожане опустились на колени для причастия, холод пробрался даже сквозь теплую одежду.

Снег продолжал идти еще несколько дней, а потом целую неделю было пасмурно, и небо все время хмурилось, угрожая новым снегопадом.

Когда позволяла погода, Мэйрин и Жосслен объезжали поместье, Проверяя, как живут крестьяне. К счастью и облегчению Мэйрин, Жосслен был убежден, что недовольный крестьянин — плохой работник. Как и Олдвин Этельсберн, Жосслен де Комбур заботливо относился к людям. Улыбающиеся лица крестьян, провожавших их, говорили Мэйрин, что жители Эльфлиа довольны своим новым хозяином.

Иногда к ним присоединялся бейлиф Эгберт. Он показал новому лорду, где нужно будет произвести ремонт. Они посетили зернохранилище и обнаружили небольшой урон, нанесенный расплодившимися мышами. Мельник Веорт заверил хозяина и хозяйку, что уже обзавелся молодым котом, чрезвычайно охочим как до кошечек, обитавших на мельнице (и уже изрядно располневших в ожидании котят), так и до мышей, чье поголовье уже сократилось вдвое.

— Желаю вам, милорд, таких же успехов с леди Мэйрин, чтобы у нас в Эльфлиа снова стало полным-полно детей, — нахально добавил мельник.

— Заткнись, Веорт! — одернул его бейлиф, но Мэйрин и Жосслен только рассмеялись. Взгляд, которым они обменялись, дал понять и мельнику, и бейлифу, что в недостатке детей в Эльфлиа винить следует кого угодно, но только не хозяев поместья.

Когда дни выдавались слишком морозные, Жосслен часами просиживал в зале над хозяйственными записями и счетами, а Мэйрин с матерью сидели у камина и шили ему новую одежду. Почти все его наряды были изрядно поношены, да и мастерство прежнего портного оставляло желать лучшего, и это неудивительно. Ведь Жосслен жил один, и некому было проследить за его гардеробом. Когда он служил пажом при нормандском дворе, мать присылала ему две туники в год, одну — на холодную погоду, другую — на жаркую; несколько рубашек, дм пары брюк, пару сапог и плащ. Но чем старше он становился, тем реже приходили такие подарки. В конце концов решили, что он уже достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе. Ему было тринадцать лет.

Но, как известно, юные холостяки вынуждены полагаться на волю случая в том, что касается нарядов. Обычно швейные услуги им предлагали служанки, желавшие заработать пару лишних монет. Ткань при атом приходилось приобретать за свой счет, а при ограниченных доходах оставалось довольствоваться лишь самым дешевым полотном. Ида и Мэйрин, как опытные портнихи, нашли состояние гардероба нового лорда Эльфлиа весьма скверным. Они отправились в кладовую замка и извлекли на свет Божий прекрасные шерстяные ткани собственного изготовления, а также византийскую парчу и шелк. Затем они тщательно сняли с Жосслена мерки; бедняге казалось, что эта пытка никогда не кончится. А потом принялись кроить и шить, пока бесформенные лоскуты не превратились в изысканные наряды. Новый, роскошный гардероб возникал прямо на глазах изумленного Жосслена.