Книга Дилетант, страница 7 – Наталия Левитина

Шведов начал трудиться как ненормальный уже в шестнадцать лет. Дрессировал кирпичи на стройке, готовил цементное суфле, вкалывал по-черному. В армии счастливо избежал прелестей внеуставных отношений, так как оказался очень полезным человеком. Начальство стремительно улучшало свои жилищные условия и для этого использовало главным образом строительные таланты Игоря. Штукатурил, белил, монтировал, устанавливал, проектировал, организовывал, руководил бесплатной солдатской силой. Особенно удалась дача подворовывающего комбата — из красного кирпича, с колоннами, пальмовидными капителями, люнетами, пилястрами и окнами-бойницами. Короче, наворотил. Командир бился в экстазе, вознаградил двухдневным отпуском, но свое начальство возил для гулянок на другую дачу — попроще. Чтобы, не дай Бог, не отдали под трибунал за несоответствие уровня материального потребления скромным майорским доходам.

В тридцать шесть лет у Игоря была своя строительная компания «Триумвират» в родном городе Шлимовске.

Весной этого года Игорь, не чуждый таким хорошим мужским качествам, как амбициозность и честолюбие, рискнул выставить свою персону на суд горожан — 27 июня в Шлимовске планировались очередные выборы главы города. Шведову давно стали тесны рамки частной строительной компании. Хотелось административного простора и власти. И недавно избирком объявил о начале агитационной свистопляски. Нужно было показать себя перед избирателями во всей красе, и каждый неиспользованный в рекламных целях день прибавлял шансов соперникам. Но в вопросах агитации и пропаганды Игорь разбирался гораздо хуже, чем в марках цемента, и поэтому при мыслях о предвыборной суете не испытывал того щемящего волнения, которое охватывало его обычно, например, при сдаче роскошного «новорусского» дома.

В кабинет вошла секретарша Элла Михайловна. Каждый раз, когда во время какой-нибудь встречи с нужными мужиками Шведов вдавливал кнопку селектора и просил Эллу Михайловну принести кофе, участники переговоров рефлекторно поворачивали головы в сторону двери, чтобы оценить внешность юной оруженоски, ее мини, ноги, мордашку. И появлялась Элла Михайловна. Центнер весу, ярко выраженный полтинник, очки с уймой диоптрий. Какая там мини-юбочка! Увидеть Эллу Михайловну в мини — на это не решился бы самый оголтелый мазохист. А коварный Шведов каждый раз с удовольствием наблюдал за реакцией коллег. Элла Михайловна работала с ним уже девять лет, и он не променял бы ее на дюжину длинноногих, глазастых фавориток.

— Через двадцать минут перезвонит Мамалыгин из департамента строительства, первая линия, — предупредила секретарша.

— Скажите ему, что я на объекте.

— Билеты для магнитогорцев заказала и машину тоже, завтра в семь вечера их отвезут в аэропорт.

— Проследите, Элла Михайловна, чтобы они все-таки сели в самолет. А то они ребята резвые. Зальют шары, как в прошлый раз, и пропустят рейс.

— В Германию сегодня позвонить нельзя.

— Мне надо.

— Но в связи с установкой новых АТС произошло какое-то замыкание на международной линии. Факс, естественно, тоже не проходит.

— Печально. Немцы никогда не понимали наших проблем. И сейчас не поймут, почему я не высылаю им, как обещал, проект договора.

— Ну, что поделаешь. Поноют немножко и заткнутся. Мы — выгодные партнеры. В час дня у вас обед с тестем. Олеся звонила, напоминала.

— А я где был, когда звонила жена?

— Вы говорили по второй линии с Федосовым.

— Ясно.

— После обеда — телевизионная съемка. Зачем вам, Игорь Палыч, вся эта суета с выборами — не пойму. Вас и без мэрского звания в городе любят, ценят, уважают.

— Без комментариев.

— Телевизионная съемка. То есть после обеда вы на работе больше не появитесь. К сожалению. Хайбуллину поэтому назначила на завтра на десять утра. Раньше десяти он вял и маловразумителен.

— Он и после десяти что-то перестал мне нравиться.

— И о «круглом столе» на телевидении вы не забыли? Я тут подготовила для вас выборку — цифры, факты, как вы просили.

— Спасибо, я помню.

— Звонил Суздальцев, у него забастовала бригада отделочников. Оказывается, второй день демонстративно сидят, ничего не делают.

— Почему сообщил только сегодня?

— Надеялся повлиять на них. Сдача дома на Комсомольском проспекте под угрозой срыва. Осталось всего две недели.

— Здрасьте, приехали! Я вроде бы всем вовремя плачу зарплату.

— Да. Но они не могут, по их словам, больше переносить пиночетские замашки Суздальцева. Требуют его линчевать. А для себя — нежности и литературных выражений. Думаю, вы сами поговорите с ними завтра, потому что в бригаде одни женщины.

— Хорошо. Я с ними поговорю. Поговорить?

— Конечно, Игорь Палыч. На Суздальцева надо реагировать адекватно. Он, я думаю, и в пеленках матерился. Просто иначе не умеет разговаривать. А мужик в целом неплохой. Хороший.

— Вот вы, Элла Михайловна, езжайте и все это дамам-отделочницам объясните.

— Как оратор вы для них безмерно привлекательней меня.

— Да? А если им понравится такое неформальное общение? А если дамы с других объектов тоже захотят видеть меня в роли утешителя? Что тогда? Буду с утра до вечера мотаться по стройкам и лить сопли на мешки с алебастром? Нет уж. Я плачу этим нежным девицам-красавицам хорошую зарплату. И премии. И вовремя плачу, ни разу не задержал. А если они этого не ценят — могу уволить. Если сегодня же работы не возобновятся — увольняю всех до одной. А на Комсомольский перекину бригаду с Каслинской, и они быстро все доделают.

— Может, хотя бы вразумите Суздальцева?

— Суздальцев — специалист, каких поискать. А когда не матерится, у него и производительность снижается. Не хотят трудиться — скатертью дорога. Тоже мне пюре «Неженка». Надеюсь, вы точно передадите женщинам мои пожелания и сегодня вечером обрадуете меня сообщением, что вторую половину дня они самоотверженно трудились, невзирая на словесные выкрутасы Суздальцева.

— Хорошо. Только знайте, я с вами в этом вопросе не согласна.

— Буду знать.

— На сегодня все, Игорь Палыч. Факсы в Москву, Саратов и Южный Валомей отправила.

— Спасибо, Элла Михайловна. Я поехал домой. А вы, надеюсь, еще немного тут повоюете. До завтра!

— Всего хорошего.

Шведов еще раз бросил взгляд на свою замысловатую железнодорожную карту и встал из-за стола.

Олеся Шведова и Таня Птичкина дружили с первого класса школы. И все это время бушующее море материального неравенства пыталось утопить их в своей пучине.

Папа Олеси Шведовой (тогда еще Сувориной) был вторым секретарем обкома партии. Папа Тани Птичкиной (тогда тоже Птичкиной, потому что, выходя замуж, она решила сохранить свою милую фамилию) — инженером. Для Олеси получить на завтрак бутерброд с черной икрой было банальностью. Таня до семнадцати лет считала деликатесом шпроты — прежде чем они появились в повсеместной продаже. После восьмого класса Олесю перевели в другую, необычную для начала голодного девяносто первого года школу — с полированными партами, двумя иностранными языками, коврами и импортной видеотехникой. Олеся потащила за собой Таню, и для Таниной семьи это едва не обернулось финансовым крахом: целых два года инженер Птичкин выбивался из сил, оплачивая негласные взносы на охрану, паркет, сувениры, поездки. Жутким материальным потрясением стал выпускной бал — кроме чудовищной суммы, пожертвованной на дискотеку и праздничный обед, требовалось какое-то совершенно необыкновенное платье для юной выпускницы. Заказывали в ателье, потратив уйму семейных нервов на розыск и приобретение нужной ткани, фурнитуры, ниток с люрексом. За три дня до выпускного бала платье все еще не было готово. А Олесе ее фантастический бальный наряд доставили прямиком из Рима.