Онлайн книга «Любовники в заснеженном саду»
|
Подслушивать нехорошо, сказала я себе, и на цыпочках двинулась в сторону кухни: тут же, с подветренной стороны, обнаружились сантехнические удобства, для верности снабженные старорежимной крошечной чеканкой: писающий мальчик и моющаяся девочка. Я ухватилась за ручку под мальчиком какая-никакая конспирация. И выставила ухо. И через секунду поняла, что Ленчик разговаривает с Виксаном. Я узнала бы голос нашей (хех, уже «нашей», оперативно здесь делают операции!) поэтессы из многих других, довольно специфический, нужно сказать, голос: низкий, вибрирующий и какой-то плывущий. Как будто она хотела сосредоточиться на чем-то. Хотела и не могла. — …значит, по второму разу, говоришь? — выдала Виксан. — Он им понравился. Он не мог им не понравиться, я так и знал… — Обеим? — Ну… Главное, что он понравился стриженой хамке. Он ее впечатлил. — А вторая тебя не волнует? Вот хрень, они говорили о фильме, точно. О фильме и о нас. Стриженой хамкой, естественно, была Динка, ведь я до самого последнего момента демонстрировала длинноволосую блондинистую лояльность. Оч-чень интересно, что скажет Ленчик обо мне? И будет ли эта моя чертова лояльность по достоинству оценена? — Вторая… Вторая — нет. С ней проблем не будет. Она сделает все, что я скажу. — Все ли? — позволила себе усомниться Вика. — Абсолютно. В рамках проекта, разумеется. Я же не садист… — Садист, Ленчик. Садист… Ее голос был спокоен. Слишком спокоен. Абсолютно спокоен. Так спокоен, что я поверила сразу: садист. Садюга. Садюга, каких свет не видывал. Карабас-Барабас на заре туманной юности. Наплачемся мы с ним, ох, наплачемся… — Это ведь только для тебя — проект. А для них это будет жизнью. И им придется как-то справляться с ней. Девчонкам шестнадцать, а ты хочешь их через колено сломать… — Шестнадцать — это не так мало… Вполне сложившиеся личности. У них и паспорта теперь с четырнадцати, не забывай… Так что 134-я статья Уголовного кодекса Российской Федерации не прокатит ни при каком раскладе… — Да статья-то тут при чем? — Голос у Виксана стал совсем безвольным. — Ну, ты же ведь об этом думаешь? — Ничего я не думаю… — Думаешь-думаешь… Этические соображения тебя гложут, мораль опять же покоя не дает — и все прочее христианское дерьмо… Сразу видно — ширяться пора… — Не твое дело… — Да ладно тебе… Ну что так переживать из-за этих сосок? Наверняка в полный рост с парнями спят… При нынешней-то вседозволенности… Ну скажи мне… Чего они могут не знать? Чего?! — Да дело не в этом, — начала было Виксан, но Ленчик перебил ее: — Не трахай мне мозги! Я сам — психолог… — Недоучившийся психолог. Недоучившийся… — Какая разница. Все ключевые принципы человеческой психологии можно выгравировать даже на самом узком лбу… Я знаю, что делаю. — Кто бы сомневался… — Но ведь и ты в это ввязалась. И ты… Ведь это была твоя идея, Виксанчик, вспомни! — Моя? Ты называешь идеей наркотический бред? — тут же открестилась Виксан. Ленчик расхохотался: — Да я ноги тебе целовать готов за этот бред. Возить героин караванами… Самолетами, пароходами… — Ловлю на слове… А вообще и идеи никакой не было… Ты ведь сам ее развил… До абсурда довел. — А что ты думаешь? Ведь абсурд и есть гениальность. Идея гениальна, потому что она абсурдна. Потому что такого еще не было… Во всяком случае, в нашем сифилитическом шоу-бизнесе… — Ты забываешь одно, Ленчик. Они — не идея… И даже не проект… — Пока не проект, Виксанчик. Пока… Но через несколько месяцев… — Они не проект… Они живые… Я очень хорошо это чувствую… потому что сама уже… уже неживая… Почти… Я вдруг вспомнила серьги в бровях Виксана и ее проколотую губу. Тоненькие серебряные колечки, на них так легко набросить тоненькие серебряные цепочки. Или — не тоненькие. Или — цепи. Наверняка Ленчик так и делает, когда никто не видит: приковывает к себе героиновую Вику серебряными цепями… А ведь она совсем неплохая, Виксан. Совсем… Хоть и почти неживая… Почти… — Тебе надо слезть с иглы, — голос у Ленчика был на удивление безразличным. — Это совет? — Это пожелание. — Засунь его себе в задницу. — Очень культурно… А еще — поэтесса! Тебе надо слезть с иглы, серьезно… — Уж не ты ли собираешься меня с нее стянуть? — Нет. Я — нет. Я уважаю свободный выбор человека. — Вот как! Ты уважаешь свободный выбор человека — и не даешь никакого выбора этим девчонкам? — Я дам им гораздо больше, чем свободный выбор. Я дам им саму свободу. Славу, деньги… Да они молиться на меня должны, малолетки! Ничтожества… Да на их месте мечтала бы оказаться любая шестнадцатилетняя писюха!… — Свобода, слава, деньги… Да они нужны прежде всего тебе… — Я не отрицаю… Мне все это нужно… Нужно… А разве тебе не нужно? — Нет. — Ну да… Тебе не нужно ничего, кроме твоей вшивой дозы. За дозу ты готова душу заложить, только вот никто ее не купит. — Ну ты ведь покупаешь? Вот хрень! Писающий мальчик мелко затрясся у самого моего виска: или это тряслась моя побелевшая ручонка, которая крепко ухватилась за косяк?… — Черт, ты же знаешь, у нас ничего нет, кроме этой идеи и этих девчонок. И ста тысяч на проект. Это гроши, но это — шанс. Наш единственный шанс. — Твой. Твой единственный шанс. — Какая разница? — Никакой, — Виксан перешла на шепот, который змеей заполз мне в ухо, устроился в раковине и зубами впился в мочку. — Нет никакой разницы между фильмом «Тельма и Луиза»… И тем, что ты собираешься им предложить… — Великий фильм, ты ведь не будешь этого отрицать? — Значит, не я виновата?… Значит, это фильм тебе навеял? — И он в частности… Не цепляйся к словам… Совсем неважно, что было первично, что вторично… Важно, что этого еще не было… А быдло любит платить денежки за то, чего еще не было… Быдло обожает новизну и остроту ощущений. Неужели ты не понимаешь, каким может быть триумф?… — Надеюсь, я подохну раньше, чем он наступит… — Кто же тебя отпустит, милая моя? Ты — в звездной команде… Добро пожаловать в вечность… Ни хрена себе пафос! За такой пафос пристреливают недрогнувшей рукой!… Очевидно, Виксан была того же мнения, что и я: кухню наполнил ее тихий, вытянувшийся в струну смех. |