Онлайн книга «Интимные услуги»
|
Если раньше Андрей Пряжников спал только четыре часа в сутки и даже когда спал, испытывал чувство вины, то теперь к черным кругам под глазами прибавилось еще и нервное подергивание щеки. Пятой жертвой маньяка стала московская школьница Елена Волчкова. Мать четырнадцатилетней девочки, которая в пять утра приехала на опознание, накинулась на Андрея с кулаками – не потому, что знала: он в числе прочих занимается (бесплодно) делом маньяка, а потому, что он стоял ближе всех. Андрей вышел в коридор и врезал ладонью по стене. Беззвучно возникший из-за угла полковник Скворцов мрачно заметил: – Чем стены дробить, лучше бы ты занялся делом. В семь утра идем к шефу. Шеф Анатолий Федорович, как обычно, брызгал матом, но не было таких слов, которые могли сейчас выразить отношение Андрея к самому себе. Наверное, он был слишком восприимчив. Не испытывая отвращения или страха, Андрей с профессиональным хладнокровием проводил эксгумацию трупов или рассматривал изуродованные человеческие останки. Но его профессионализм кончился, а самообладание улетучилось, стоило Андрею увидеть глаза матери, у которой убили ребенка. Не один Пряжников занимался таинственным убийцей, целая комиссия опытных детективов зарабатывала себе язву на этом деле, но совестливый сыщик чувствовал себя так, словно в роковую ночь именно он мог спасти Лену Волчкову, защитить ее от маньяка, но не сделал этого из равнодушия или нежелания. – Ну и что на этот раз?! – бесновался шеф. – Опять ничего? Что, людей не хватает? – Хватает, – бледнел полковник Скворцов. – Так сделайте же что-нибудь! – орал Анатолий Федорович. – Есть какие-нибудь факты? – На этот раз да, – искательно пробормотал полковник. – Что? – На этот раз был половой акт. Перед тем как девочка была задушена, она вступила с маньяком в интимные отношения… Теперь у нас есть образец его спермы… – вкрадчиво намекнул полковник. – Ну и что? – Ничего, – признался Эдуард Семенович. – Проваливайте вы оба! Со своими образцами. – Еще один труп – и вы… Андрей и полковник Скворцов вышли в приемную. – Ну, Андрей, осталось взять анализ у всех московских мужиков, сколько их там миллионов, включая приезжих, – и он наш. Я первый согласен изнасиловать баночку. – Мне не до шуток, – мрачно ответил Андрей. – Эх, – вздохнул Эдуард Семенович. – Девчонки! Ну почему, почему они такие доверчивые? Я, крепкий мужик, владеющий самбо, с табельным оружием, пять раз подумаю, прежде чем кого-то посадить в свою машину. А они не оглядываясь прыгают в автомобили к незнакомым мужикам. Он ее изнасиловал? – Нет. Никаких причин полагать, что половой акт был совершен без ее согласия. Он очень аккуратно лишил ее девственности. И жизни. – Несчастные, глупые девчонки! – И шеи у них тонкие и горячие, – пробормотал Андрей. – Что ты сказал? Я не расслышал. – Да так. * * * Софья Викентьевна занималась аэробикой. На прошлой неделе ей исполнилось восемьдесят лет. Звонил из Франкфурта внук, поздравил резвую бабулю, а милый мальчик Андрей принес роскошный букет цветов. Софья Викентьевна качала пресс. Раз-два-три… двенадцать… тридцать один… квартира застрахована… тридцать шесть… чемоданы готовы… сорок два… шляпа с широкими полями куплена – солнце так вредно для кожи лица… путевка заказана… пятьдесят девять… документы оформляются… семьдесят! Уф! – Что-то стало тяжеловато, – сказала себе Софья Викентьевна, с трудом поднимаясь с промокшего коврика. – Неужели старость? И взялась за скакалку. Но тут за стеной хлопнула дверь. Софья Викентьевна бросила скакалку, окунула лицо в ароматизированную салфетку, брызнула на себя дезодорантом, поправила прическу и выскочила за дверь. Андрей не успел даже повесить пальто на вешалку, как раздался звонок. Это была Софья Викентьевна, и в руках она держала подозрительную банку, наполненную жидкостью зеленого цвета. – Андрюша, я принесла вам мятный отвар. Выпейте на ночь, для успокоения нервной системы! – А почему вы решили, что мне надо успокоить нервы? – слабо улыбнулся Андрей. – По телевизору в новостях передавали, что вчера маньяк задушил очередную жертву. Я решила… Андрей вздохнул. – Я вообще-то заскочил перекусить чего-нибудь, потом снова уезжаю, – деликатно намекнул он. – А у меня украинский борщик! – всполошилась Софья Викентьевна. – По рецепту моей мамы. Игристый, наваристый, ложка стоит. Андрей задумался: – Борщ – это, пожалуй, хорошо. А мяту… Обязательно эту… это пить? – Ну, потом решим, – обрадовалась Софья Викентьевна. – Я уже включаю плиту, – пропела она из коридора, – ставлю кастрюлю. – Мятный отвар для успокоения нервов… – пробормотал Андрей, заглядывая в зеркало. – Вид у меня, однако! Сердобольная Сонечка скоро начнет закидывать в меня реланиум и обильно поливать корвалолом. * * * У Ника Пламенского была двухкомнатная квартира. Не в центре, но в престижном районе. Была также и новая иномарка, полученная в качестве гонорара от одного автомобильного концерна. Купив квартиру, Ник сделал евроремонт, друг-дизайнер разработал интерьер в строгой черно-белой гамме, но все усилия архитектора были сведены к нулю неспособностью музыканта поддерживать порядок. Черные элегантные столы на фоне белых ковров и диванов были завалены нотной бумагой, деталями от синтезаторов, книгами, перьевыми ручками. Из черной, замысловатой формы вазы, стоявшей на белоснежной тумбе, выглядывали не белые розы, а рулоны каких-то картин, через край свисало забытое с осени кашне. Черно-белый коллаж на стене служил вешалкой для галстуков, и весь пол был усеян обрывками бумажек и салфеток, торопливо исписанных нотными знаками. В спальне, чтобы вздремнуть, приходилось долго искать свободную горизонтальную поверхность. Кухня радовала отсутствием каких-либо съестных припасов, если бы здесь хранилась и готовая еда, то наверняка через пару дней кухня превратилась бы в арену буйных тараканьих игрищ. Но композитор подпитывал свои творческие порывы лишь дорогим сухим вином, и, открыв холодильник, можно было обнаружить партитуру фортепьянного концерта Н. Пламенского, а не огрызок гамбургера. Ник пробежал пальцами по клавиатуре синтезатора, взял ручку и что-то записал в большом нотном альбоме, но тут же швырнул ручку на пол и поискал глазами новую. Он покупал их упаковками, так же как и бумагу – белоснежную, разлинованную долгими линиями нотных станов, умоляющую разукрасить ее черными знаками лиг, фермат, восьмых, диезов, реприз. Музыка наполняла его жизнь, прекрасные мелодии звучали в голове, но это было и средством заработать на жизнь. Ему приходится продавать свой талант мелко расфасованным – сочиняя рекламные песенки, музыкальные заставки, эстрадные шлягеры. Это отрывает от настоящего творчества, но дает возможность не отказывать себе в элементарном. Квартира, рояль, автомобиль, костюмы за тысячу долларов – он был бы полностью лишен всего этого, если бы не пускал частицу своего таланта в коммерцию. И он так любит музыку, что даже мелкое ширпотребное сочинительство для нужд рекламы доставляет ему удовольствие. |