Онлайн книга «Практически невиновна»
|
– Илья Кузьмич, вам жена звонила, – сообщил между тем Ваня Евдокимов. – И ты молчишь?! – взвился начальник, как всегда нордически сдержанный и справедливый. – Когда?! Почему сразу не сказал? Никакого порядка, черт возьми! Никакой субординации! – Да только что, Илья Кузьмич! Пока вы в коридор выходили! Евдокимов преданно смотрел на Здоровякина. Он искренне старался быть полезным. В последнее время Илья Кузьмич был непредсказуем, как шаровая молния. Способен был удушить за ничтожную оплошность и проигнорировать откровенный промах. У дам подобное поведение объясняют врожденной стервозностью, отягощенной предменструальным синдромом. Про мужчин говорят сочувственно: «Он не в настроении». Илья достал сотовый телефон и убедился, что проклятая батарея в очередной раз благополучно сдохла. Майор взял трубку стационарного аппарата. – Маша, привет, – сказал он довольно мирно. – Ты где? Ты звонила? Что-то случилось? – Здравствуй, – отозвалась коварная изменница. Ее голос был холодным, интонации – предельно официальными. – Я в «Поможем!». Работаю. Ты заходил вчера? Дети мне сказали. – Заходил. Ты спала. Многое мечтал Здоровякин высказать Маше! Легионы слов теснились на языке, распирали миндалины, мешали дышать. Но свидетели – Евдокимов и Палкин – не должны были слышать препирательств начальника с женой. – Да, спала, – подтвердила Мария. – Затеяла генеральную уборку и не рассчитала силы. «Ладно врать! – чуть было не рявкнул Илья. – Генеральная уборка! Так это теперь называется!» – Понятно, – выдавил Здоровякин. Он надеялся своей немногословностью дать жене понять, что он ею недоволен. Но Мария, похоже, сама не питала к Здоровякину нежных чувств. – Ты чего заходил? «Соскучился!» – чуть было не признался Илья. – Детей проведать. – Дети в порядке. Лучше бы еще раз забрал их с ночевкой. Я устаю. – Не надо было разводиться. – Я не ожидала, что все дети достанутся мне. Думала, ты возьмешь парочку, – призналась добрая мать семейства. – Ну что, заберешь? «Размечталась! – подумал Илья. – А ты будешь кувыркаться в пустой квартире с Вепрецким!» – Ладно, заберу как-нибудь, – пообещал он. – Ну, пока, мне надо работать, – холодно сказала Мария и быстро отключилась. Илья даже не успел вымолвить последнее прости! В тоне Маши не слышалось и намека на покаяние. Она изменила мужу, который никак не соглашался считаться бывшим, и разговаривала с ним так, будто это он был в чем-то виноват. Илья огляделся. Его лицо освещал хмурый взгляд Муромца, алчно выискивающего, кого бы ему замочить кистенем и булавой. Евдокимов и Палкин затаились. Здоровякин вздохнул. Убивать было некого. А внутри бушевало пламя обиды и негодования. Маша спрятала сотовый телефон и трагически посмотрела на Полину. – Он еще смеет разговаривать со мной недовольным тоном, – сказала она подруге. – Этот бессовестный жеребец, этот подлый производитель аппетитного потомства! – Да, – согласилась Полина, – потомство у вас аппетитное. Эдика я просто обожаю. Но ты, конечно, в своей гневной тираде делала упор на сочетание «бессовестный жеребец», а не «аппетитное потомство»? – Отвратительный мерзавец, тайно компостирующий презервативы! – А почему ты прямо не спросишь его, как он посмел так поступить с тобой? – Не по телефону же. И вообще. Не хочу его радовать. Его гнусный план удался. И потом. Если считать по календарю, у меня всего двенадцать – тринадцать недель. Еще не поздно сделать аборт. – Ты шутишь. Варвара Андреевна… – У Варвары Андреевны маразм. Никак не может быть больше тринадцати недель! – Раньше ты с такой же уверенностью утверждала, что не беременна. – Даже если больше, у меня социальные показания для аборта – мать-одиночка с тремя детьми. Куда еще одного? – Маша! – Быстро соберу анализы, найду хорошего врача. – Маша! – Ну что?! – Это не ты говоришь. – Я! В приступе отчаяния Мария могла говорить все, что угодно, ее слова не имели абсолютно никакого значения. На самом дне ее души, наверное в животе, таилась нежность к неведомому комочку. Это он, ее новенький ребенок, принуждал мамашу лить слезы по пустякам, тоннами поедать торты и шоколад, терять рассудок, говорить глупости. Незнакомый морской конек, розовый и скользкий, заставлял трепетать сердце Маши. Ориентируясь на предыдущие эмиссии, она представляла, как он будет выглядеть в будущем – круглые глаза, пушистые ресницы, взъерошенная светлая челка. Плюс непомерная наглость и страсть к вредительству. Проклятая нежность нарастала, независимо от твердого решения Маши думать про аборт. – А вдруг у тебя девочка? – просюсюкала Полина. Сдержанная, всегда собранная, она растаяла, едва услышала новость, подтвердившую ее давние подозрения. – Какая чудесная получится девочка! – мечтательно произнесла Полина. – И главное – здоровая! – добавила она со вздохом. Маша наконец-то вспомнила, что не у нее одной проблемы. И что ее проблема все-таки радостна по сути, означает начало новой жизни и требует не поспешного решения, а, наоборот, бездействия. Маше тут же стало стыдно за свою черствость. Конечно, Аполлинария искренне сочувствовала подруге. Но кроме статуса подруги Мария обладала еще и статусом начальника, главного финансиста, мозгового центра. Все в фирме «Поможем!» вращалось вокруг нее. И у Полины не было иного выхода, как ежедневно участвовать в обсуждениях тончайших нюансов Машиных переживаний. – Прости меня, – сказала Мария. – Я эгоистка. Я думаю только о себе. Велика важность – беременна. Не в первый раз. Давай лучше поговорим о тебе и Николаше. Как он? – Боится умереть во время операции, – ответила Полина. Ее глаза потемнели, она смотрела в окно. Маша шмыгнула носом. Она тут же представила, что это ее близнецы готовятся к тяжелой операции и, вместо привычных пацанских мыслей о самолетах, тараканах, пистолетах, обдумывают страшную и непонятную мысль о смерти. Слезы хлынули из Машиных глаз. – О боже! – вздохнула Аполлинария. – Ты моя радость! Она сама плакала очень редко, и практически никогда – на людях. Последний раз она сорвалась в Мюнхене, в присутствии фрау Келлер. Тогда она отпустила тормоза и разрыдалась на груди у немецкой фрау, как маленькая девочка. А потом долго корила себя за несдержанность. Сейчас она и вовсе запрещала себе плакать. Николаша, ее напуганный, нахохлившийся птенец, ждал от матери непоколебимой уверенности в удачном исходе операции. Каждый день Полина ехала в санаторий и разыгрывала мини-спектакль под названием «Торжество оптимизма». |