Онлайн книга «Купель дьявола»
|
Перед отлетом в Голландию я бегло пересказала его Лаврухе, я не вложила в него никакого смысла, а он вложил. Он почуял, откуда идет опасность. Он не позволил мне поехать к Жеке сразу же и рассказать о смерти Титова. Он знал, что Жека достаточно умна, чтобы что-то сопоставить. Он отправил меня в Голландию и вызвал ее сюда. У них обоих были ключи. И они встретились на нейтральной территории. Я не верила в то, что-Снегирь с самого начала решил убить Жеку. Он хотел договориться с ней. Ведь правда же, Снегирь, ты не хотел убивать? Но Жека не согласилась. Кроткая Жека умела быть несгибаемой. И когда она не захотела покрывать его, он пошел на кухню и взял нож. Он не был убийцей, даже кисти иногда выскальзывали у него из рук. Поэтому он так беспорядочно наносил удары. Поэтому он убил Жеку не сразу. Но как она смогла… Как она сумела оставить мне написанное кровью имя? И как Снегирь не заметил этого? Чтобы хоть как-то сохранить силы, я подползла к батарее и уперлась в нее лбом. Дом напротив. Все дело в доме напротив. В доме, где уже полгода никто не живет. А мой подъезд — проходной: есть черный ход и есть центральный… Почти так же, как на даче Титова. Снегирь всегда оставлял машину у подъезда, он никогда не ставил ее во дворе. Сегодня он сам сказал мне об этом. Ну да. Он убил ее. Вернее, думал, что убил. А потом перегнал машину с улицы к черному ходу, ведь в доме напротив никто не живет. Никаких свидетелей. Никого, кто мог бы видеть Снегиря, выносящего ковер… И пока Снегирь подгонял машину к черному ходу, здесь, наверху, на шестом этаже лежала умирающая Жека. Она собрала все силы, подползла к дивану и оставила мне имя. Чтобы не уйти неотомщенной. Ты не уйдешь неотомщенной. Обещаю тебе. * * * Вот уже сорок минут я стояла в парадной Снегиря на Петроградке. Дверь его мастерской была совсем рядом, в нескольких шагах. Сорок минут назад я завезла детей Динке Козловой и сказала, что вернусь за ними через два часа. Двух часов мне хватит, чтобы выяснить все. Я справлюсь с Лаврухой. Я стану тихой домашней шантажисткой, я стану его соучастницей. А соучастница должна знать все. Этого я и потребую в обмен на свое молчание. Он согласится. Он не может не согласиться. Он поверит мне. Жека отказалась участвовать в деле с картиной, а я сама была его инициатором. Мои моральные принципы внушают серьезные опасения. Он должен поверить. Я нажала кнопку звонка. Лавруха открыл сразу же, он знал, что мы приедем. А мы и так опаздывали на четверть часа. — Привет, — сказал он и чмокнул меня в щеку. — А где маленькие исчадия? Господи, чего мне стоило увидеть его и не разрыдаться. Чего мне стоило стерпеть его поцелуй! Я жадно вглядывалась в изученное до последней морщины лицо Лаврухи. В нем не изменилось ровным счетом ничего, только морщин прибавилось и кожа ходила ходуном — как будто его подтачивала изнутри какая-то болезнь. — Ты чего? — спросил у меня Лавруха. — Все в порядке. — А дети где? — Дома остались. Погода паршивая, тянуть их по дождю в такую даль… Они и так натерпелись сегодня. — А я тут времени зря не терял, кое-что узнал. Очень приличные туры… Испания, Италия и Лондон с посещением музея восковых фигур мадам Тюссо… Как тебе? — Великолепно. Следом за Лаврухой я прошла в мастерскую. Художник превратился в убийцу, но в самой мастерской ничего не изменилось. Те же незаконченные пейзажи, похожие один на другой (а ведь ты неважный художник, Лавруха! Почему же я раньше этого не замечала? Жека была куда талантливее, но это не помешало тебе убить ее…). Те же натюрморты с сухими травами и раковинами. Те же мексиканские банки с притертыми крышками. Угол, который раньше занимал Быкадоров — святой Себастьян, украшал теперь незаконченный портрет Адика Ованесова. Снегирь ждал нас. Он готовился к встрече. На столе у окна стояли бутылка шампанского, бутылка пепси, огромный торт “Птичье молоко” и декоративная ваза с конфетами. Вазу тоже сварганил Адик Ованесов: по краям ее паслись козлы, а козлиные рога с успехом заменяли ручки. Я уселась на кресло и забросила ногу на ногу. Лавруха с шумом открыл шампанское и наполнил бокалы. — Ну, за нас с тобой, Кэт! Мы молодцы. И в кармане у нас серебрится. Лавруха поднес мне бокал, я осторожно отпила из него и сквозь шампанское, посмотрела на Лавруху. — Если научишься убирать за собой, будешь совсем молодцом, Снегирь! — Не понял? — он устроился в кресле напротив — любимом кресле его натурщиц. Теперь мы смотрели друг на друга. — Пятна на полу ты замыл. А вот ковер вычистить поленился, — спокойно сказала я. Лицо Снегиря посерело и через секунду исчезло совсем. Не было ни глаз, ни рта — только колышущаяся студенистая масса. Если у меня до этой секунды и были какие-то сомнения, то теперь их не осталось вовсе. — Снегирь! — ласково позвала я, хотя нервы мои были напряжены до предела. — Это же я, Снегирь! Ты можешь меня не бояться. — А ты меня? — нужно.отдать ему должное, он быстро пришел в себя. Черты лица восстановились: но это было совсем другое лицо и совсем другие черты. Я не знала человека, который сидел сейчас напротив. — Я ведь не Жека, Снегирь. Я не стану пороть горячку и обвинять тебя во всех смертных грехах. У тебя ведь был веский повод так поступить. — Более чем, — Лавруха с жадным любопытством разглядывал мое лицо. Charming friend Bullfinch. — Мы ведь соучастники, Снегирь, мы с самого начала были соучастниками. Ты разве забыл? Картина… Ты пошел за мной. А теперь я готова пойти за тобой. — Покойная Жека была права. И я тоже был прав. Ты бездушная сука. Зачем тебе знать, Кэт? — А если бы я прихлопнула человека, с которым дружила пятнадцать лет? Разве тебе не интересно было бы знать — почему? — И это все? — Есть еще много чего. Мы с тобой зашли слишком далеко. Лавруха налил себе еще шампанского. И принялся пить его мелкими, почти женскими глотками. Нет, я совсем не знаю его. Мне незнаком это рассеянный взгляд, эти хищные складки у рта, этот шишковатый бугристый лоб… — Да, мы зашли слишком далеко, Кэт. Как ты догадалась? — Она сама помогла мне. Она написала твое имя на полу. Своей кровью… Ты ведь не убил ее сразу. Что-то знакомое мелькнуло в его глазах — что-то от того прежнего Снегиря, который хотел жениться на нас обеих. |