Онлайн книга «"Сивый мерин"»
|
На этот раз Люба явилась ему семнадцатилетней нимфой дымного августа восемьдесят шестого года, ночная Москва — гигантским макетом мёртвого города, они одни во всём мире. Глубина плохо освещённого подъезда. Его пальцы, преодолевая лёгкое сопротивление, с фанатичностью скульптора изучают анатомию её почти бесплотного тела. Она улыбается, старательно пряча дрожащие от желания губы. Шёпот кажется запоздалым, случайным, лишним… — Не надо, Алик, не надо… — Пойдём, любовь моя… — Я не твоя любовь… — Пойдём, Люба… — Я не Люба… — Пойдём… — Не надо, Алик… Слова постепенно утрачивают свой первоначальный смысл, уступая место нечленораздельному бормотанию. Затем на какое-то мгновение всё затихает, останавливается, лишая обоих подножной тверди, и наконец короткое, хриплое, извлечённое откуда-то со дна женского чрева: «Пойдём!» опускает их на землю. Запрокинутое лицо. Разлившийся ужас глаз. Рот, застывший готовностью крика. И вязкая, почти не ощутимая топь вожделенного обладания. Люба!!! Резко зазвучал телефон. Турчак, не отстраняя вошедшую в раж секретаршу, схватил трубку. — Да! — Алик? — Что случилось? — Всё в порядке. Его нету. — А этот… артист? — В отключке он. Как велел — придушили. — Долго почему? — При встрече. — Жду. Часы показывали семь минут шестого. Наконец-то! Гора с плеч. Есть всё-таки Аллах, существует, что бы там ни говорили, и — честь ему и хвала — бережёт пока своих верных послушников. Теперь о разоре можно забыть — ещё несколько несложных телодвижений и налаженный сомовский бизнес вознесёт его, Аликпера, в очень серьёзные сферы. Вот она, Джомолунгма! Сейчас надо оставить все проблемы, вдохнуть полной грудью и постараться максимально щедро отблагодарить безотказную искусницу-секретаршу за проявленное долготерпение. _____ Шофёр Авдеич по просьбе Мерина вёз его тем же маршрутом, что и два дня назад странного пассажира: Бережковская набережная, затем через Красную Пресню на Шмитовский и далее в Тёплый Стан. Маршрут нелепый, долгий и дорогой, таксисты обычно такие любят — едешь себе, а счётчик тиканьем заходится — что твой кенарь. Не надо торчать на вокзалах и, рискуя получить под дых, расталкивать конкурентов. Пару таких ездок за смену — и план в кармане. Но сегодня случай особый: этого мента завгар посадил. С линии, сука, вынул и посадил. «Вези, — говорит, — куда товарищ скажет». А «товарищ» этот вот такую х…ю залепил: «Тем же маршрутом!» Во, б…дь, ещё чего доброго замажут за здорово живёшь, обвинят в соучастии — отмывайся потом. Было ж предчувствие: не сажай того побитого, криминал, без очков видно. Так нет, позарился, крохобор ё…й, на длинный рубль понадеялся. Рубль, он и впрямь, не короткий вышел, грех обижаться, но кто же знал, что всё так обернётся. С уголовкой дело иметь — никаких денег не надо. Вози вот теперь полдня этого молокососа, жги бензин за свои кровные. Одна задача: всё как на духу рассказать, без утайки, может, пронесёт. И Авдеич старался как умел. — Вот здесь я его взял, на травке нежился. На руках до машины донёс, жалко было — весь побитый на х…й — от души, видать, с ним товарищи поговорили. Всю обивку на х…й кровью залил, двадцать баксов убил, чтоб пятна вывести. В гараже у нас химчистка, говорят: «Полкуска обменяй на зелёные и приезжай». А за что на х…й? Порошком каким-то посыпали, тряпкой поводили и феном для головы погрели — всё на х…й! И полкуска! Я что — их ворую? Я за них на дорогах этих ё…х два часа жопу надрываю, а они десять минут — и полтыщи. Во жучки! А фамилия знаешь как? Не поверишь: Рабиновичи! Во, б…ди, ничего не боятся. Два брата химчистку на х…й открыли и процветают, у них очередь — сейчас без крови дня не проедешь. А если не через кассу, так они, суки, десятикратно. Тачки себе импортные купили, без выходных работают, без перерывов, мацой обедают, б…ди, сам видел. Ну — это люди? Вот куда уголовку-то надо! Только у них всё схвачено на х…й. Завгара видел? Тоже Рабинович, только фамилия русская. У них в чистке в доле стоит… Мерин долго не прерывал разговорчивого шофёра, очень на него рассчитывал — свидетель, как выражаются следователи, «толстый», многое поведать может, если, конечно, не замазан. Наконец зацепился за паузу. — Скажите, — как можно вежливее прервал он водителя, — вы говорите, он у обочины лежал. Лёжа голосовал, что ли? Шофёр посмотрел в сторону пассажира, какое-то время соображал, о чём его спрашивают. — Да какой голосовал, говорю — лежал на газоне в отключке, я ему на руках помог, сначала думал пьяный, смотрю — нет, вроде, не принявший, а то ещё всё заблюёт — Рабиновичи не помогут… — И что, в самом деле пятьсот рублей через кассу? Это ж грабёж. — Ну, а я о чём? — Водитель заметно оживился. — Своими бы руками забесплатно в Бутырку отвёз с конфискацией имущества… — И через кассу, официально?! — Мерин почти искренне выглядел потрясённым. — Ну! Без кассы-то они на тысячи разговаривают и то носы свои горбатые воротят: «Рублями не берём, зелень неси». Не б…ди? — Авдеич вдруг осёкся, помрачнел. — А ты проверь, в кассе у них всё записано, два дня назад было, чек имеется… — Да нет, нет, зачем, я верю, что вы, просто сумма уж больно нелепая: мне значит в месяц всего пятнадцать пятен можно вывести и то неполных. Ладно, проехали. И как он выглядел? — Кто? — Потерпевший. Шофёр усмехнулся, досадливо качнул головой. — Тебя как зовут? — Сева. — Х…во он выглядел, Всеволод. Очень х…во. Стонал всю дорогу и отключался. Я спрошу чего — молчит на х…й, только: «Потише ехай» просит. А чего потише — тише потока не поедешь… — Я спрашиваю — внешне как? Брюнет? Блондин? Высокий? Старый? Худой? — Дак ведь как сказать? Для тебя лет тридцать — старый, для меня полтинник — мальчишка. Высокий — не мерил, не знаю, он, говорю, всё больше лёжа. Волосы, если от грязи да крови отмыть, могут и светлыми оказаться… — А одет был как? Шофёр опять надолго задумался, Севе даже показалось, что он не расслышал вопроса. — Я говорю — как он был одет? — Слышу. Думаю вот — как ответить. Я его, Всеволод, в третий раз повторяю, лежачим на газоне застал в луже, одежда была уже, будем откровенны, несвежая, не выглаженная, думаю, лучше на х…й новую купить, эту не восстановишь. Хотя сейчас такие Рабиновичи развелись… — В плаще? В костюме? В свитере? Может быть, в рубашке? Поймите, мне важна каждая мелочь. Сева чувствовал, как в нём опять закипает злость, ну почему все разговаривают с ним так снисходительно? Что ему — бороду что ли в самом деле клеить, как посоветовал однажды Трусс под дружный хохот подвыпивших сотрудников: «Своя-то когда ещё вырастет — все преступники разбегутся». Почему все норовят оттачивать на нём своё сомнительное остроумие? Вот и этот туда же. |