Онлайн книга «Танец семи вуалей»
|
Лев чего-то не договаривал. Он встал и полез в сейф, встроенный внутри шкафа с тяжелыми деревянными дверками. Звякнул ключ. Банкир повернулся и водрузил на стол темную, ничем не примечательную шкатулку. В таких пожилые дамы обычно хранят наперстки, нитки и булавки. Адольф с недоумением уставился на шкатулку. – Ну, что здесь? Фамильные бриллианты лесопильщика? Лев остался серьезным. – Не совсем… Эту вещицу заемщик предложил мне в обмен на долг. Я беру шкатулку, и наш банк считает кредит возмещенным. – Ты шутишь? – улыбнулся Адольф. – Шкатулка копеечная. Еще и видавшая виды. Где сей несостоятельный господин хранил ее? На чердаке? Или в дровяном сарае? Она вся в царапинах, потрескалась. – Ценность заключается не в самой шкатулке, а в ее содержимом. Адольф потянулся к шкатулке, но Лев накрыл ее ладонью, опередив брата. – Я хочу взглянуть, что там внутри… – Не торопись. Сначала выслушай. Из двух братьев Лев слыл более увлекающейся и романтической натурой. Он был подвержен приступам неуемной щедрости, которые сменялись неоправданной скупостью. Словно стремился компенсировать собственную расточительность бережливостью. Похоже, он поддался на мольбы несчастного банкрота и сжалился над ним. А теперь пытается убедить Адольфа в своей правоте. – Раз ты решил простить клиенту долг, так тому и быть, – сказал тот. – Рубинштейны от этого не обеднеют. – Ты не понял… – вздохнул Лев. – В этой шкатулке – величайшая ценность! – Какая? – Помнишь блюдо, которое ты купил на аукционе во Франкфурте? – Я приобрел там много посуды… – Декоративное блюдо, резное и позолоченное, со сценой пира, – объяснил Лев. – Ты еще подарил его Эрнестине. – А! Твоя жена пришла в восторг от блюда, – кивнул брат. – Разумеется, я тут же преподнес ей понравившуюся вещь. На блюде изображен пир у царя Ирода. – Жена поставила блюдо на видное место в зале. Один из наших гостей, знаток религиозных сюжетов, рассказал Эрнестине историю сего рокового сборища… Девушка, которая кружится в танце, развлекая пирующих, – это Саломея. Падчерица тетрарха [8] Галилеи. Либо его внучка. Родственные связи древних невероятно запутаны. – Ты не знал? – удивился Адольф. – Разумеется, на пиру танцует Саломея. – Скажи, чем художников так привлекает ее образ? Многие изображали Саломею на своих полотнах, на фресках и даже на барельефах. Донателло, Верроккьо, Боттичелли, Караваджо, Рубенс, Рембрандт… Великие имена! Признанные гении. Что они пытались выразить? – Вероятно… в Саломее соединились красота и жестокость. Порок, заключенный в чудесную оболочку. Великолепное, роскошное зло. Саломея – демон-искуситель в женском обличье… Лев Рубинштейн продолжал держать ладонь на крышке шкатулки, Адольф же терялся в догадках, что там, внутри. – Она потребовала в награду за свой танец голову пророка Иоханаана, – добавил Лев. – Иначе говоря, Иоанна Крестителя. – Ну да… так написано в Евангелии. Ты сомневаешься? – Кто я такой, чтобы подвергать сомнению Священное Писание? Терпение Адольфа иссякло: – Открой же шкатулку. Ты меня заинтриговал. Раз ты заговорил о Саломее…Что там может быть внутри? Волосы пророка? Кусочек рубища с засохшей кровью? Боюсь, тебя обвели вокруг пальца, Лева. Мошенник выдал за святыню обычную подделку. – Разве ты не чувствуешь? – Что? Что я должен чувствовать, скажи на милость? Лев, не отпуская крышки шкатулки, повел свободной рукой в воздухе. – Ее дыхания… запаха благовоний, которыми она натерла свое тело перед выступлением… – Кого? Адольф невольно потянул носом. Ему в самом деле показалось, что он ощущает слабый аромат мускуса и амбры… – Ты, право, слишком увлекся. И меня увлек! – рассердился он на брата. – Хватит загадок. Покажи мне свое приобретение. Если это клочок волос, будь уверен, что хитрый лесопильщик обманул тебя. Он выстриг собственную прядь. Или запачкал обрывок рогожи бычьей кровью. – Это не волосы, брат. И не кровь. Это… Не представляю, как он мог расстаться с реликвией… – Да что там, в конце концов? Адольф встал и наклонился над шкатулкой. Запах амбры и мускуса усилился. Брат убрал ладонь, и шкатулка осталась стоять – темная и древняя, как Ковчег Завета. – Ковчег был золотым, если мне не изменяет память, – растерянно пробормотал Адольф, не решаясь прикоснуться к шкатулке. – Лева, открой ее… – Изволь… Черный Лог. Наше время То, что появилось на экране ноутбука, поразило Глорию своеобразной пластикой, страстью и мрачной изысканностью. Она переживала то же, что переживала Сима, впервые просматривая запись, – возбужденное восхищение. Перед зрителем открывалась древняя библейская ночь, полная желтого света луны и жажды наслаждений. В этой ночи вдруг ослепительно вспыхнула звезда – феерическим вращением развевающихся покрывал, блесток и прозрачных вуалей. Звездой оказалась… женщина, с ног до головы укутанная в яркие ослепительные материи. Каждый поворот ее головы, каждые поза и жест были выверены с графической точностью. В них сквозили чувственная нега Востока, затаенная порочность и роковая неудержимость, влекущая к гибели… Танцовщица сбрасывала с себя покров за покровом. Все ее разноцветные накидки оставались лежать на полу, словно крылья тропических бабочек. Когда последнее покрывало соскользнуло вниз под томительно-протяжный вздох струнных… на женщине сверкали только длинные нити кроваво-красных бус… Она медленно повернулась спиной и замерла. В изгибе ее шеи, в повороте головы, в каждой линии ее совершенного тела угадывалась сладостная истома неутоленного желания… Глория не сразу заметила, что бархатная ночь и золотая луна – всего лишь умело подсвеченные электрическими лампами декорации. – Это она… Айгюль… – шепотом сообщила Сима. – Я узнала ее со второго раза. Лицо сильно накрашено. Белое, как сметана. Глаза угольные, а губы – словно в крови. – Почему вы шепчете? – Не знаю… Она вызывает у меня страх. А у вас? Глория пожала плечами. Танец произвел на нее тягостное впечатление. Он дышал смертью… |