Книга Квартирный вопрос, страница 30 – Екатерина Риз

Вернуться тут же за стол было бы ошибкой. На нас и так все смотрели с любопытством, я прятала глаза, боялась столкнуться взглядом с Раей сейчас. И боялась не потому что было стыдно за поцелуй, а потому что… Вдруг все заметили, что целовал он меня нарочно, не по-настоящему? Эта мысль приводила меня в отчаяние.

— Женя.

— Что?

Глеб пару секунд подбирал слова.

— Я сделал ошибку?

— Да, наверное, — довольно легко отозвалась я. Даже сама себе удивилась. — Мы ещё танцуем?

Он взял меня за руку.

— Давай вернёмся за стол.

Я кивнула.

— Не знаю, обрадует ли это тебя, — усмехнувшись, проговорил Мартынов, подливая мне вина, — но она больше на тебя не смотрит.

— Наверное, ей надоел дешёвый спектакль.

— Всё-таки у тебя ужасный характер.

Я улыбнулась ему.

— Зато на тебя смотрит Наталья Викторовна. И, между прочим, делает это зря. Анатолий Сергеевич заметит и открутит головы вам обоим.

— Тебе будет меня жаль?

— Безумно. Я умру от горя.

— Зря смеёшься, тебе на самом деле будет меня не хватать.

— Кто тебе это сказал?

Мартынов пожал плечами.

— Мне так кажется. Я вношу в твою жизнь разнообразие.

Я долго смотрела на него. Глеб не спеша потягивал вино, смотрел на сцену, а не на меня, и, по всей видимости, всерьёз верил тому, что говорил.

— Мне не нужно разнообразие, — наконец сказала я. — С моей жизнью всё в порядке.

— Ты на самом деле так считаешь?

— Прекрати, Глеб. — Я всерьёз нахмурилась. — Это в твоей жизни бардак, ещё не ясно, есть ли у тебя вообще дом. Место, куда ты просто можешь приехать, где тебя ждут. И учить меня как жить, ты права не имеешь.

Он посмотрел на меня, а я отвернулась. И губы поджала, чтобы Мартынов случайно не заметил, что они дрожат.

— Ладно, — скрипучим и недовольным голосом проговорил Глеб через минуту. — Пойду с Наткой переговорю пока она одна. А потом поедем домой.

Я посмотрела Глебу вслед. Так странно прозвучало — поедем домой. Вместе, после ссоры, но мы едем домой.

Господи, о чём я думаю?

— Что она сказала? — спросила я, когда мы спустя двадцать минут вышли из ресторана. Глеб молчал, на меня не смотрел, только едва ощутимо поддерживал меня под локоть.

— Ничего путного. Обещала помочь, просила позвонить…

Я понимающе улыбнулась.

— Я же говорила… Никакого от неё толка.

— Женя!

Я примолкла.

Домой мы отправились на такси. Пока шли к стоянке, я переживала, что Глеб заартачится, начнёт бахвальничать, сам сядет за руль, а я ведь знаю, что выпил он сегодня не мало. Но он сам направился к такси, ведя меня за руку. В машине молчали. Сидели рядом на заднем сидении, смотрели в окна и молчали. Таксист рискнул включить радио, зазвучала какая-то песенка в стиле шансон, я начала ёрзать на сидении и вдруг заметила, что Мартынов улыбается, глядя в окно. Я легко стукнула его по руке, и он заулыбался шире. А когда вышли из машины у своего подъезда, ещё и напел мне эту самую песню, поддразнивая. Я толкнула его в бок.

— Хватит!

— Тебе не нравится?

— Нет.

— Ну, извини, "Лунную сонату" я не умею.

— А "Полёт шмеля"?

— Иногда мне хочется тебя задушить. Не знаешь почему?

Я кивнула.

— У тебя проблемы.

Глеб рассмеялся.

— Нет, это у тебя проблемы!

Смеясь, мы вошли в лифт, Мартынов дурачился, всерьёз принялся воспроизводить "Полёт шмеля", причём свистом и на мои дальнейшие тычки не реагировал.

— Соседи милицию вызовут!

— Ну, подожди… Вот в этом месте я всегда сбиваюсь.

— Глеб! — Я стукнула его по плечу, когда Мартынов повернулся, чтобы отпереть дверь.

— Цыц. — Открыл дверь и втянул меня в квартиру. Я забарахталась рядом с ним в темноте, попыталась дотянуться до выключателя, и вдруг поняла, что Глебу-то это сделать намного проще, но он почему-то с места не двигается. Стоит совсем близко ко мне и только дышит тяжело. Моя рука замерла в воздухе, я осторожно сдвинулась в сторону, стараясь от Мартынова отступить, но прямо за моей спиной была захлопнувшаяся дверь. Темнота такая, что перед глазами круги разноцветные, а слышно лишь чужое дыхание да тиканье часов на стене. Ощущения такие, словно в невесомости паришь, всё кажется нереальным и оттого не опасным. Наверное, поэтому я и не отвернулась, когда Глеб ко мне наклонился. Его дыхание сначала коснулось моей щеки, потом обожгло шею, а в следующий момент я уже сама потянулась к нему.

Никогда раньше темнота меня так не волновала, не дразнила, не давала почувствовать вседозволенность. Я всё списывала именно на темноту. Я не видела Глеба, я его только чувствовала. Я отвечала на его поцелуй, сама его целовала, я не стукнула его по рукам, когда платье затрещало. Я слишком много выпила сегодня… Целый бокал вина, в которое явно что-то подмешали, иначе моё поведение не объяснишь.

Глеб вдруг прервал поцелуй, но зато навалился на меня, прижав к двери, и шепнул мне на ухо, словно кто-то мог нас услышать:

— Кажется, у нас обоих проблемы.

Это я и сама прекрасно понимала. Прижималась щекой к его плечу, таращилась в темноту и пыталась справить со срывающимся дыханием. Я поцелуй вспоминала, хотя нужно было бы к этому моменту уже остыть, включить мозги и Мартынова, со всеми его проблемами, из своей жизни выкинуть. Вот прямо сейчас. А я вместо этого провела ладонью по его плечу, пальцы сжались, сминая лёгкую ткань его пиджака, и я неожиданно услышала свой голос:

— Их нужно как-то решать.

Глеб потёрся носом о мою щёку и усмехнулся.

— Женька, ты когда напиться успела?

Я откинула голову назад, чтобы ему было удобнее меня целовать.

— Понятия не имею…

Ну что, теперь я самая настоящая изменница, подумалось мне на следующее утро. Глаза ещё открыть не успела, а угрызения совести уже дали о себе знать. И ведь что самое интересное, я даже не была удивлена, только стыдно было за себя. И что на меня нашло вчера? Ведь даже на алкоголь не спишешь…

Я уже довольно давно проснулась и теперь лежала, подложив под щёку ладонь, и изводила себя этими мыслями. Я изменила Димке. Захотела и изменила. Самое страшное слово — захотела. Захотела!

Тишину в комнате ничего не нарушало, только дыхание Глеба за моей спиной. Глаза я приоткрыла, увидела солнечный свет, пробивавшийся сквозь плохо задёрнутые шторы, и снова зажмурилась. Уж лучше бы ночь никогда не кончалась. Пусть было бы темно, чтобы не видеть ни себя, никого другого. Так бы и барахтаться во вчерашней темноте, помнится, она мне такой уютной казалась.