Книга Городской охотник, страница 12 – Скотт Вестерфельд

С моей стороны последовал кивок. Я видел в журналах рекламу таких детекторов. Они действительно полезны, поскольку позволяют легко установить, есть ли в данном кафе или отеле беспроводной Интернет, но только инноватору придет в голову использовать такое устройство еще и в качестве украшения. Мы заняли кушетку и склонились над телефоном Мэнди, чтобы глаза привыкли к пикселям его маленького экрана, наши головы почти соприкасались. Конечно, этот мобильный телефон никак не был предназначен для двух зрителей, но я не жаловался. В такой близости я ощутил запах волос Дженни, с ванильным оттенком, пробивавшимся даже сквозь запахи пыльного сиденья и молотого кофе. А своим плечом я ощущал тепло ее плеча.

— Что-то не так? — спросила она.

— Нет, порядок, — ответил я, но для себя сделал заметку: «Обалдевать от случайного соприкосновения — это не в струю».

Я нашел опцию «КАМЕРА», пальцы легко управлялись с привычным до слез интерфейсом. Вот бы финны, как заслуженному пользователю, прислали мне еще такую трубку. В меню было пять изображений, сохраненных в порядке съемки. Я выделил первое, нажал большим пальцем «ОК», и экран заполнила мохнатая рыжая морда.

— Это кот Мэнди, Маффин. Он ест тараканов.

— Полезный зверь.

Еще клик, и появилась молодая женщина, латиноамериканка, с улыбкой отстраняющаяся от камеры: в нижней трети экрана завтрак.

— Кассандра, ее соседка. Или подружка. Они вместе снимают квартиру, а больше никто ничего не знает.

— Наверняка подружка, — заявила Джен. — Кому придет в голову фоткать девчонку, с которой просто снимаешь на пару квартиру?

— Может быть, и нет, когда у меня впервые появился телефон, я снимал ящик комода с носками.

Она сжала мою руку.

— Как же ты будешь жить без него?

— Это будет и не жизнь.

Я кликнул снова — парень в черном берете, может быть, чуть более небрежном, чем диктовала последняя мода на береты. Деловой снимок из разряда поисков крутизны.

— Логотип слишком велик, берет натянут туговато, — с ходу заметила Джен. — Да и вообще, какие береты летом?

— Ага, и рубашка, похоже, в духе верхнего города. Не из тех, какие носят в Чайна-тауне.

Я проверил дату снимка — он был сделан вчера.

Увидев следующий снимок, Джен слегка ахнула. Это была кроссовка, кроссовка Джен, мгновенно узнаваемая по манере завязывать шнурки. Я разглядел даже шестиугольники мостовой променада Ист-Ривер.

— Это что… Это фотка, которую ты…

— Да, я отослал ее Мэнди, — признался я.

Она отвернулась, потом снова посмотрела на меня, но уже прищуренными глазами. Я почувствовал, как стремительно улетучивается романтическое облако, окутавшее нас на кушетке.

— Тебя ведь уже не смущает то, как я зарабатываю на жизнь?

— Нет. Но на самом деле стало доходить только сейчас. — Она посмотрела вниз на свои шнурки. — Я пытаюсь сообразить, не чувствую ли себя подвергшейся насилию.

— А может, лучше попробовать почувствовать себя польщенной?

— Постой, а что именно собиралась Мэнди сделать с этой картинкой? Просто посмотреть? Переслать дальше по цепочке?

Я прокашлялся, размышляя, раскрывать ли все карты.

— Может быть, использовать в паре рекламных объявлений. Сделать образец доступным во всех торговых центрах в Америке. Короче, ввести твой способ завязывать шнурки в моду.

Я увидел, что по лицу Джен проносятся до боли знакомые вопросы.

Не обокрали ли меня? Комплимент ли это? Может, я тайно знаменита? Когда я получу свой процент? И конечно: этот парень, он полная задница или как? Последний вопрос — это про меня.

— Вау! — сказала она после затянувшейся неловкой паузы. — Я все время размышляла, как это происходит.

— Что происходит?

— Ну, как что-то, считающееся крутым, вдруг выпадает из струи и мигом уходит в отстой. Наверное, просто не понимала, что тут работает целая индустрия: мне по наивности казалось, что это, по крайней мере отчасти, происходит естественным путем.

Я вздохнул.

— Ну, отчасти так и происходит. Но естественному ходу событий немного, так сказать, помогают.

— Ага, понятно. Что-то вроде задымленного заката.

— Или генетически модифицированных бананов.

Она рассмеялась, снова глянув на свои шнурки.

— Ладно, я это переживу. Ты, конечно, знаешь, как польстить девушке.

Я радостно заулыбался, от неожиданности не въехав, нет ли тут иронии. Дело обычное, такие вещи хуже всего просекаются как раз тогда, когда нужно. Однако пока на моей физиономии расплывалась улыбка, в голове теснились вопросы: «А правда ли она польщена? Может, прикалывается? Неужели я все испортил? А что, собственно говоря, „все“?»

Чтобы скрыть растерянность, я кликнул следующий снимок.

Кроссовка.

Все мысли сразу упорядочились, красота притянула внимание к себе. Мы опять склонились, прижавшись друг к другу, чтобы лучше рассмотреть картинку на маленьком экране. Снимок, сам по себе мелкомасштабный, был сделан еще и при плохом освещении, изображение получилось удручающе размытым, но элегантные очертания и текстура угадывались даже по нему.

Добрую минуту мы сидели молча, созерцая красоту, в то время как вокруг нас звучала эзотерическая музыка кофейни, гудели автоматы, готовившие капуччино, и непризнанные писатели, вдыхая кофейный аромат, строчили романы, которые, может быть, когда-нибудь будут изданы. Блаженное созерцание сблизило нас так, что я ощутил себя прощенным за то, что, можно сказать, похитил шнурочную идею Джен. Ведь с нее начался наш путь к этим волшебным, может быть, подпольным, а может, нет, кроссовкам, а значит, дело того стоило.

Наконец мы оторвались друг от друга, моргая и задыхаясь, как будто между нами был поцелуй, а не экран сотового телефона.

— Когда она сделала этот снимок? — спросила Джен.

Я проверил память камеры.

— Вчера. За пару часов до тестирования.

— Такое впечатление, будто обувка стояла на письменном столе.

— Я думаю, в ее офисе.

Кроссовка стояла на плоской поверхности, вокруг разбросаны бумаги. Больше всего смахивает на рабочий стол Мэнди в офисе клиента.

— Это значит… А что это значит?

— Меня спрашиваешь? Может, посмотрим последнюю картинку?

Она жадно смотрела на экран еще секунду, прежде чем кивнуть. Я кликнул.

На этом кадре толком не запечатлелось ничего. Или, наоборот, нечто ужасное.