Книга Городской охотник, страница 55 – Скотт Вестерфельд

— Не беспокойся, — сказал я. — В данном случае у меня не профессиональный интерес.

— Ага, Мэнди звонила и сказала мне. — Она опустила глаза. — Получается, что я тебя подпалила. Вышло малость не то, что мы думали.

— Ничего, переживу.

— Извини, Хантер.

Так вот, значит, почему она позвонила. Чувствует себя виноватой. И решила встретиться из жалости. Губы мои раздвинулись, но с них так и не слетело ни звука. Мне хотелось рассказать ей о том, что я уразумел насчет джаммеров, но все, что следовало произнести, было слишком велико для моего рта.

Джен выждала момент, потом снова поднесла бинокль к глазам.

— Чем любуешься? — удалось наконец выдавить мне. — Бруклинским побережьем?

Я повернулся и тоже посмотрел за реку, туда, где характерные очертания Военно-морской верфи выделялись среди индустриальных зданий, автострад и обшарпанных портовых строений.

Ну конечно. Дженни никогда не сдается.

«Увидимся на фабрике»? — процитировал я.

Так сказала Мвади Уикерсхэм, после того как туда вломились «хой аристой», красные от гнева и не только. Передислокация у джаммеров по расписанию была назначена на понедельник, но с учетом тех сил, которые пришли против них в движение, почему бы не днем раньше?

— Ты думаешь, они останутся в Бруклине?

— Да, полагаю, они родом из Дамбо.

— Говорят, это крутой район.

Мы стояли рядом, плечом к плечу.

— Видела что-нибудь интересное? — спросил я.

— Сам-то ты не пошел следом?

— Зря ты так думаешь. Прошел через весь Стайвесант, а потом в обратную сторону, вдоль реки. В Стайвесанте особо не укроешься.

— Хорошая мысль.

— Согласен.

— Согласись с этим, — с улыбкой сказала она и вручила мне тяжелый, камуфляжной окраски, военного образца бинокль. На миг кончики наших пальцев соприкоснулись.

Противоположный берег мгновенно приблизился и обрел четкие очертания — каждое мелкое движение моих рук отзывалось в окулярах картиной землетрясения.

Я перехватил бинокль потверже, следуя взглядом за мотоциклистом на Бруклинском променаде.

— Что я должен увидеть?

— Проверь сахарный завод «Домино».

Я резко перевел взгляд вперед, опередив мотоциклиста. На миг все в поле зрения расплылось, а потом его заполнили знакомые выцветшие фабричные стены. Чуть подавшись назад, я поймал в фокус незажженные неоновые буквы названия, диагональный желоб для сахара, соединявший два строения, и, наконец, небольшой пустой участок между фабрикой и рекой.

— Арендованные грузовики, — тихо произнес я.

Между грузовиками и открытыми воротами товарного склада сновало несколько фигур.

— Джен, ты не можешь разглядеть номер машины, которая стоит напротив пустующего здания?

— О нет. Цифры и буквы слишком мелкие. Понятия не имею, как их разобрать.

— Я тоже. Но… ты когда-нибудь видела, чтобы профессиональные грузчики работали все в черном? Да еще летом?

— Никогда. И смотри, как они припарковались. Прижавшись к стене, чтобы не было видно с улицы.

Я опустил бинокль. Невооруженному глазу с такого расстояния грузовики представлялись чем-то вроде желтых рисовых зернышек, а темные фигурки — не более чем металлическими опилками, перемещаемыми скрытым магнитом.

— Но они не предусмотрели того, что кто-то может наблюдать за ними с Манхэттена.

— Да уж, такое предвидеть трудно. Эти полевые стекляшки стоят четыре сотни баксов — они из военного имущества бывшего Советского Союза. Но продавец сказал, что, если они мне не подойдут, я могу их завтра вернуть.

— Господи, Джен!

Я осторожно вернул ей бинокль.

Она поднесла его к глазам и подалась вперед над перилами набережной, так что ремень бинокля теперь болтался над водой.

— Клиент должен наварить на обувке серьезные бабки. Я слышала, они собирались реконструировать эти здания и превратить в жилые кондоминиумы. Хотят торговать прекрасными видами Манхэттена, по миллиону за штуку.

— Это, вероятно, не все. Сдается мне, на территории фабрики у них есть телевизионная студия, редакционно-издательский комплекс и черт знает что еще. Такое впечатление, что среда обитания джаммеров — это индустриальная зона.

— Ты, наверное, хотел сказать «постиндустриальная» — улыбнулась Джен.

— Скорее постапокалиптическая.

— Пока еще нет. Но дай им время.

Мы немного постояли в молчании. Джен осторожно следила за передвижениями за рекой, а я, просто довольный тем, что нахожусь здесь, отмечал, как изменилось с годами побережье Бруклина, смотрел, как вьются на ветру волосы Джен, и радовался возможности быть рядом с ней, просто так.

— Тебе нравится твоя куртка? — спросила Джен.

— Моя что? — не понял я.

Затем до меня начало доходить. Я протянул руку и коснулся черной, шелковистой поверхности с узором из крошечных ирисов. Это была подкладка моего тысячедолларового бедствия, только теперь она красовалась снаружи. Устрашающий разрез исчез вместе с рукавами, швы прострочены заново, с расчетом придать вывернутой наизнанку вещи элегантные очертания.

— Ух ты!

— Примерь!

Она выскользнула из безрукавки.

Куртка подошла мне так же идеально, как и пиджак две ночи назад. Даже чуточку лучше, как порой бывает с вещами, вывернутыми наизнанку. И эта новая куртка — нежданно-негаданно безрукавная, не мнущаяся, из эрзаца японского шелка, принадлежала не не-Хантеру, а была целиком моя.

— Классно!

— Рада, что тебе понравилось. Всю ночь возилась.

Ее руки пробежали по боковым швам, коснулись нагрудного кармана (был внутренним — оказался наружным), похлопали по плечам. А затем соскользнули вниз и сомкнулись вокруг моей талии.

— Мне очень жаль, Хантер.

Глядя в ее зеленые глаза, я медленно, глубоко вздохнул, и облегчение нахлынуло на меня, как будто некое ужасное испытание осталось позади.

— Мне тоже.

Она отвела глаза.

— Это не ты повел себя как дерьмо.

— Ты просто сказала правду. Может, вышло это хреново, но ведь все равно правду. Я слишком уж ко всему присматриваюсь. И слишком много думаю.

— Таков уж ты есть. И делаешь это по-настоящему круто. Мне нравится, как устроены твои мозги.

— Может быть, Джен. Но ведь ты хочешь совершать перемены. И не только в способе завязки шнурков.