Онлайн книга «Райские птицы из прошлого века»
|
Дверь он прикрыл, но не захлопнул. – Что? – спросил Олег, рассматривая нежданного визитера. Вопреки утреннему происшествию, выглядел тот вполне благополучно. – Хочу тебя предупредить, – говорил Василий гулким шепотом, и шею при этом втягивал в плечи, сутулился, пытаясь предстать жалким. – Эта женщина – хорошая актриса. Она притворяется слабой. – А потом набросится и сожрет меня, несчастного. – Зря ты смеешься. – Василий вывернул руки тыльными сторонами ладоней друг к другу, и полусогнутые, они стали похожи на клешни. – Она уже сожрала твоего брата. И за тобой дело не станет. – Тебе что, доля твоя покоя не дает? – Не моя, – возразил Василий прежним, унылым тоном. – Тамарина. А Томочку Кира выводит из себя. Томочке нельзя волноваться. – Вот пусть и едет отдыхать в какое-нибудь спокойное место. – Она не хочет! Я уговаривал, а она… сказала, что надо сделать, как мама хотела. Притворный вздох пробудил тень, дремавшую в кресле. Тень эта потянулась, медленно, нарочито, позволяя разглядеть длинные руки и ноги, черные, что, в общем-то, совершенно нормально для тени. Затем тень поднялась и помахала рукой. – Ты это видишь? – спросил Василий, вцепляясь в рукав. – Это же… – Спокойно. Олег не отступит от комнаты. Но тень рядом. Практически в трех шагах. Стоит, раскачивается, дразнит. Она быстра? Но не быстрее Олега. И если поймать ее, то все закончится. Погнаться за тенью – оставить дверь открытой. – Мы должны ее схватить! – Василий сделал осторожный шажок к тени, и та отступила. Еще шажок. И еще отступление. Танец для двоих, которые ждут третьего, втягивают в притворную игру. Хромающая перепелка уводит лисицу от гнезда. А в это время волк пристраивается сзади, готовый сомкнуть челюсти на рыжем загривке. – Стой, – сказал Олег. И тут погас свет. Не было предупреждающего мигания или дрожания, просто стало темно. Очень темно. А затем темнота наполнилась голубями. Курлыканье. Шелест перьев, касающихся друг друга. Редкие хлопки крыльев и нежный-нежный голос: – Убей! – Олег! – Василий кричал где-то рядом, но голос его тонул в голубином ворковании. – Убей. – Олег, помоги… – Убей. – Ты где? – Здесь я! Здесь… Слева? Справа? Глаза надо закрыть. Сосчитать до тридцати. Открыть. Окон мало, и свет скудный. Очертания предметов проступают медленно, словно из тумана. Несуществующие голуби галдят. Где Василий? Олег шел вдоль стены, держась за нее плечом. И каждый шаг прощупывал в пространстве, которое оставалось издевательски пустым. – Ты где? Тишина. И голуби успокаиваются. Ощущение их присутствия полное. Сквозняком тянет… Василий сидит в кресле, и сидит неподвижно. Его белая повязка выделяется в темноте, а еще руки в браслетах манжет и воротничок, в котором прячется подбородок. От него воняло. Резко, знакомо, но неузнаваемо. – Эй! Ты чего? Ты живой? – Олег вцепился в плечо. – Живой? Свет вспыхнул, ослепляя. Исчезли звуки. И коридор обрел прежнюю степенную пустынность. Вот только теперь у самого кресла стоял новенький топор с белой, гладкой рукоятью. А Василий лежал, откинувшись на спинку, руки его бессильно свисали, а ноги и вовсе были подогнуты под кресло, отчего тело выгибалось неестественно, странно. Но крови не было! Только красное пятнышко на белой повязке. Но оно и прежде было. Было ведь? Олег, сглотнув, заставил себя прикоснуться к шее. Пульс нащупывал, боясь не нащупать. – Он живой? – вежливо спросили сзади и, оттеснив Олега, приникли к груди. Саломея обнимала тело с нежностью, которой прежде в ней не замечалось. – Он живой. Саломея потянула носом, чихнула и пояснила: – Хлороформ. Древняя штука. Сейчас его редко используют. – Твою ж… – Отлежится и очнется. Ноги только вытянуть надо, а то ж затекут. Я вот жутко не люблю, когда у меня что-то затекает. Мурашки… и вообще мерзко. И Саломея не без труда, но вытащила ноги Василия, составила их вместе и даже бантики на ботинках расправила. А потом деловито принялась обыскивать тело. Она вывернула карманы дрянного пиджака, прощупала швы, проверила брюки, ботинки… – Странно, – сказала она и, присев на пол, царапнула глянцевый нос ботинка. – Конечно, странно! – не выдержал Олег. – Хрень какая-то творится! По-моему, мы договаривались, что вы разберетесь! – Я и разбираюсь. Это странно, что у него в карманах пусто, – сказала Саломея и шею потерла. Только тогда Олег заметил, что на шее этой сквозь рыжий покров веснушек проступают лиловые пятна. – Вот что у вас в карманах? – У меня? – Ага. – Ну… не знаю. Ерунда всякая. – Покажите. Олег вытащил фантик от конфеты, изрядно потрепанную бумажную салфетку с каким-то номером. И оторвавшуюся пуговицу. – Вот, – сказала Саломея, постукивая пальцем по ботинку Василия. – Что-то, а есть. А у него ничего. Как будто он знал, что карманы проверят. В ее словах был смысл. А еще ее душили. – Что с вами произошло? – Да так… случай один. Скажите, а вы помните няню вашей племянницы? Первую. – А разве была вторая? – удивился Олег. – Извините, я сейчас. Он к двери бежал нелепой трусцой, стыдясь и того, что забыл о данном обещании не оставлять Киру. Дверь по-прежнему была открыта. Кира спала. Мальчишка, отложив книгу, дремал в кресле. Щеку он подпер кулаком, а вторую руку сунул в подмышку. Уложить надо бы. Но Олег понятия не имел, как укладывают детей. И вообще что с ними делают. – Беспокоитесь? – Саломея возникла за спиной, как всегда, неожиданно. – Их не тронут. Я думаю. – Почему? – Потому что они – не виноваты. – В чем? Она пожала плечами и снова потрогала шею, точно надеясь, что пятна исчезнут. – Пока не знаю. Но они не могут быть виноваты. Они сами – пострадавшая сторона. – Киру едва не убили. У нее сердце больное. А ее на крышу выставили, – опасаясь разбудить мальца, Олег шипел, а Саломея слушала это шипение и головой кивала, дескать, все верно. Только неправильно. – И все-таки, вы помните няню вашей племянницы? – Да при чем тут… ладно, ладно. Помню. Прекрасно. Бледнокожая девица с очами Мадонны. Крупные, вывернутые губы. Иссиня-черные волосы, жесткие, что конский хвост. Хвостом она и носила, зачесывая высоко на макушку и прихватывая резинкой с пластмассовыми цветами. |