Онлайн книга «Алмазы Джека Потрошителя»
|
– Моя супруга думает так же, – ответил я Абберлину. – Ей кажется, что я растрачиваю свое умение. – А на самом деле? Он проницателен. И чудовищно худ. При росте в шесть футов инспектор Абберлин весит едва ли сотню фунтов. – На самом деле и эти несчастные нуждаются в лечении. Весы показали сто десять. – Вдохните. Выдохните. Это тело взывало о помощи влажными всхлипами в легких, бурлением, скрипом. Оно напоминало мне изношенный механизм, который вот-вот развалится на части. Абберлин стоически выносил мои измерения. Он присаживался и вставал, вытягивал руки, задерживал дыхание и с военной четкостью выполнял все, даже самые нелепые приказы. И эта покорность была удивительна мне. – Зачем вы приходили в Уайтчепел? – спросил Абберлин, когда я позволил ему одеться. – Не я. Я – сопровождал. И мне также хотелось бы поговорить о той… встрече. Надеюсь, вы никому о ней не… – Мне некому рассказывать о любых встречах, доктор. – Джон. Полагаю, уместно будет обращаться по имени. – Фредерик. Одевался он куда как медленнее, но предложение о помощи вновь было отвергнуто. – Мне довелось встречаться с мистером Смитом несколько лет тому. Он выглядел иначе. Неужели я слышу беспокойство в голосе инспектора? Ему, истощенному, едва живому, не все ли равно, что происходит с моим пациентом? Ведь о мистере Смите есть кому позаботиться. Но я рискнул ответить: – Уверяю, что большую часть времени он остается прежним. Однако порой и на солнце случаются затмения. С каждым годом – все чаще. И мой коллега, мой соперник, уверенный в том, что хирургия – удел бездельных разумом, изобретает все новые и новые средства, которые должны остановить лавину. Будучи весьма разумным человеком, Рейнолдс в данном случае столь же слеп, сколь и прочие. Нельзя спасти раненый разум. О если бы я умел удалить поврежденную часть, как удаляю тронутую гангреной плоть, свищи или старые гнилые рубцы. Но разум – материя тонкая. Верю, что когда-нибудь столь презираемые Рейнолдсом хирурги сумеют решать и подобные задачи. Правда, случится это не скоро. И Альберт обречен. – Расскажите лучше о себе. Вы когда в последний раз ели? – Я не нуждаюсь в жалости, – Фредерик цепляется за трость, как утопающий за соломинку. – Доктор, поверьте, в чем я действительно не нуждаюсь, так это в жалости. В его взгляде я увидел отголоски того же безумия, которое поразило душу моего пациента. Пожалуй, именно это и позволило выбрать правильный тон. – А кто сказал, что я собираюсь вас жалеть, Фредерик? Ему не по вкусу звук собственного имени. – Идемте. Я приглашаю вас на ужин. – Я не… – И не приму отказа. Моя супруга весьма желает познакомиться с вами… Она придет в ужас от того, что я не предупредил о внезапном визите. – И ваш рассказ об Индии. Редко удается встретить человека, который действительно там побывал… вам не хочется говорить? Верю. Но вы никогда не думали, Фредерик, что ранить можно не только тело? К слову, оно у вас в отвратительнейшем состоянии. Вы истощены. Такое случается с людьми, которые долгое время голодают. Или испытывают непомерные нагрузки. Но вам-то нет причин истязать себя? Собираясь медленно, я предоставляю ему возможность отступить. Это было бы весьма печально. Но в моих силах было лишь удерживать его на привязи слов. – Конечно, вы пока не доверяете мне настолько, чтобы рассказать о ваших кошмарах. А они есть у любого человека, уж поверьте. Но хотя бы просто поговорить… за ужином… это ведь не слишком сложно для вас? – Вы… весьма любезны. – А еще неприлично настойчив. Но отпустить вас сейчас, Фредерик, – это равносильно убийству. А я врач – не убийца. Сказал, и сердце замерло: почует ли инспектор ложь? Я вот чувствовал ее на языке табачной горечью, кислотой, что жжет гортань. И совесть, так не вовремя очнувшаяся, требовала признаться. – Спасибо… Джон. – Не за что. Сидя в коляске, инспектор Абберлин раздумывал над неожиданным приглашением и собственной мягкотелостью, которая позволила это приглашение принять. Доктор, сидевший рядом, не мешал размышлениям, но Абберлин чувствовал на себе внимательный взгляд. Кого в нем видят? Безумца? Несчастного пациента, нуждающегося в помощи, но не готового эту помощь принять? Стыдно, Абберлин. Или ты уже не способен испытывать стыд? Вполглаза ты рассматриваешь своего спутника. Среднего роста и крепкого телосложения, с некоторой склонностью к полноте, которую скрывает добротный костюм из рыжего драпа. На локтях и в подмышках ткань слегка морщит, а манжеты и перчатки не столь белы, как были некогда, что и понятно: кто наденет лучший костюм, отправляясь работать в месте, подобном Харли-стрит-клиник? Лицо Джона простовато, оно словно вылеплено наспех неумелым гончаром, и вот глазные впадины слишком глубоки, а лоб чересчур покат. Крупный нос искривлен, а щеки чересчур уж пышны, и бакенбарды смотрятся на них нелепо. Такое лицо внушает доверие. И все равно неспокойно. Следовало отказаться. Еще не поздно придумать веский предлог, но, как назло, в голове пустота, а в пустоте хоровод водят имена. Молли. Долли. Салли. Энни… – Джон, к вам ведь приходят девочки с Уайтчепела? – Вы имеете в виду… – Проститутки. Они где-то лечатся. Чаще, конечно, сами, но и клиника бывает нужна. А ваша – ближайшая. Джон мягко улыбнулся. – Значит, заходят. На самом деле, инспектор, в моем кабинете каждый день появляются люди. Некоторых, в основном тех, что приходят регулярно, я знаю. Но часто случается, что я вижу человека всего один раз… и поэтому веду записи. Буду рад предоставить их в распоряжение полиции. Записи? Он писал что-то в толстой книге, внес Абберлина в реестр пациентов? Мысль неприятна. – Вам не стоит беспокоиться. Ваше дело… – доктор провел ладонью по бакам, – останется сугубо между нами. – С чем они приходят? Молли-Салли-Энни и Хоуп с изрезанным лицом. – По-разному. Мужчины – с ножевыми ранами. С огнестрельными. С переломанными костями. С разбитыми головами… я соврал вам, Фредерик, сказав, что работаю там сугубо ради помощи этим людям. Прежде всего я там ради себя. Что вы видите? |