Онлайн книга «Браслет из города ацтеков»
|
Положив ладони на живот, Ягуар с наслаждением впитывал этот совершенный ритм, жалея лишь о том, что сам не скоро удостоится подобной чести. – Тебя ж найдут, – произнес Алексей. Когда-нибудь обязательно. Но идущий по струне мира не о своей судьбе должен заботиться. Солнечный луч коснулся бледной кожи, и Ягуар убрал ладони. Взяв в руки нож, он ударил, одним движением взрезая кожу, мышцы и мягкую диафрагму. Алексей захрипел и выгнулся, сам расширяя разрез. Ягуар сунул руку в дыру, нащупал жесткий ком сердца и рванул, выдирая то, что отныне принадлежало великому Богу. Нож обрезал жгуты артерий и вен, чаша приняла кровь. И солнце, отразившись в багрянце, вспыхнуло яростно. Жертва была принята. Человек на алтаре еще жил. Мутные глаза его наблюдали за тем, как бьющееся сердце ложится на жаровню. Горело оно долго. Дым поднимался и растворялся в небесной синеве. Ягуар был счастлив: ему удалось дать еще немного жизни миру. Из дома пропали вещи. Анна знала, что Геннадий уедет, хотя до последнего лелеяла надежду. Вдруг передумает. Остановится. Ведь бывает же, что люди останавливались в самый последний миг? Но в прихожей было пусто. Исчез столик из ротанга и кованый фонарь-светильник. Ушли телевизор и компьютер. В опустевшем шкафу одиноко висело серое пальто и старая куртка. Анна коснулась ее и поспешно захлопнула дверь. Глубоко вдохнув, она зажмурилась. Глаза жгло. Но сейчас – не время для слез. Анна прошла на кухню и поставила чайник. Есть совершенно не хотелось. У отсыревшего табака был мерзкий привкус. Тишина угнетала. Со временем Анна привыкнет. Главное, продержаться это время, пока мозолистая корка равнодушия не затянет свежие раны. – И однажды наступит утро, – сказала Анна, прикладывая ладонь к стеклу. Утро наступило в пять тридцать со звонком будильника. Анна сползла с кровати и побрела в ванную комнату. Привычные утренние ритуалы она исполняла механически, пребывая в сладкой полудреме. Но стоило переступить порог, как действительность проломила спокойствие сна. Автобусная остановка. Ветер в лицо. Колючий снег за шиворот. Каблуки скользят по льду, и руки вмиг цепенеют. Серые переулки выплевывают серых же людей, и на остановке постепенно собирается толпа. Автобус выползает из мглы, рассекая темноту желтым светом фар. Двери его открываются не сразу, приводя людей в волнение, и когда все-таки расходятся, толпа вносит Анну и вжимает в угол. Дальше поездка. Скрежет. Качание. Запах бензина. Чей-то локоть, давящий на ребра. И длинная женщина в рыжей дубленке кого-то нудно пилит по мобильному телефону. Анна закрыла глаза. Ехать долго. С каждой остановкой людей в автобусе прибавляется. И дышать все тяжелее. И когда Анна уже готова сдаться и умереть, толпа вдруг исчезает, перетекая в распахнутые заводские ворота. Сама Анна выходит на конечной. Еще полчаса пешком. Прогулка сквозь снежную муть. Знакомая ограда с тусклым фонарем. Черная рыбина авто, притаившаяся в засаде. Лобовое стекло залеплено снегом, на крыше тоже белый горб, но Анна уверена – в машине кто-то сидит. И вопрос – что нужно ему здесь в полседьмого утра? Анна обошла машину, не спуская с нее взгляда. И внезапно вспыхнувшие ярким галогеновым светом фары лишь заставили ускорить шаг. Там, по другую сторону ограды, Анна будет в безопасности. – Стой! – дверца «Мерседеса» распахнулась. – Да стой же ты! Анна закрыла за собой калитку и остановилась. – Это я… мы вчера виделись. Точно виделись. Ты Генкина жена. Была. Только этот факт – для внутреннего пользования. Кому какое дело, что у Анны с личной жизнью? Переславин же вылез из машины и раздраженно отряхнулся. – Я тут второй час стою, – пожаловался он. – Извините, но мы открываемся… – Да ладно, я не в обиде. – Переславин поставил машину на сигнализацию и шагнул к калитке. Анна попятилась. – Да не дергайся ты. Я вот привез… Он протянул пакет. – Это одежда и вообще… короче, я понятия не имею, чего надо. Я не хочу думать, понимаешь. – Да, – Анна открыла калитку. – Проходите. Единственно, я сомневаюсь, что Адам Сергеевич вас примет. – По фигу. Просто одному никак. И с людьми никак. На куртке и волосах Переславина собирался снег. И лицо Эдгара Ивановича казалось бледным, как у утопленника. – Думаю, вам не помешает чашка чая. Анна старалась идти так, чтобы не выпускать его из вида. Переславин шагал широко и локтями размахивал, словно пробивался сквозь толпу. Наверное, точно так же он по жизни пробивался, вгрызался зубами, толкался, отпихивал от кормушки слабых и шел вперед. Он никогда не думал о тех, кто остался позади. Анна одернула себя: неправильные мысли. – А ты, значит, тут работаешь? И давно? – Второй день. – А уже освоилась. Ну-ну… – он окинул Анну придирчивым взглядом. – Быстрая, значит. – Послушайте, – Анна остановилась и, цепенея от собственной смелости, повернулась к Переславину. – Я не знаю, что вам от меня надо. Я понимаю ваше горе и очень вам сочувствую, однако ваше поведение напрочь это сочувствие убивает. – И чем же? У него глаза седые. Не серые, а именно седые, уставшие от жизни. – Вы срываете злость на других. Вам не важно, виноват этот другой в чем-то или нет. Главное ведь ваше желание, а… – Анна запнулась. – А остальное не имеет значения. Извините. Полагаю, в холле вам будет удобно дождаться появления господина Тынина. Переславин схватил ее за воротник пальто и дернул. – Умная, да? Вежливая? – Отпустите! Рванул так, что ткань затрещала. Анна не удержалась на ногах и рухнула в объятья Переславина. От него пахло спиртным и табаком. – Немедленно прекратите! – Или что? Ты будешь кричать? Но здесь же никого нету. А я хам. И привык срывать злость на других. Сейчас я злюсь. Других нет. Страшно? Да. Он сильнее. И безумен, потому что у него горе и он заливает это горе спиртным. Но теперь он понял, что, сколько бы ни выпил, боль не отступит. Эдгар Иванович оттолкнул Анну и буркнул: – Топай давай. Веди. Ты чай обещала, а я замерз как собака. Эй, вот только реветь не надо! Слышишь? Я бабьих слез на дух не переношу. Анна по тропинке бежала. Переславин уверенно держался сзади. Она ненавидела его и собственную слабость. Вот новая подруга Геннадия нашла бы, что ответить. Или как воспользоваться ситуацией. Анна же… курица она. Иначе и не скажешь. |