Книга Браслет из города ацтеков, страница 71 – Екатерина Лесина

Ей просто очень нужно занять себя.

Дверь в корпус была открыта. Анна отметила этот факт походя, машинально и, только добравшись до служебного помещения, запоздало удивилась.

Удивление было вялым, как и пришедшая мысль о том, что Адам кого-то ждал. Или ждет?

Анна мысль стряхнула и, накинув синий халат, закатала рукава. У нее есть несколько часов, чтобы поработать с орхидеями. Так стоит ли растрачивать время на глупые мысли?

Адам несколько опасался, что ожидание будет утомительно. И что человек, сидящий напротив, передумает, пусть характер его поступков и свидетельствовал о решимости.

У него было жесткое лицо классического европеоидного типа. На тяжелом подбородке темнела щетина, переносица хранила свидетельства нескольких переломов. Шрам, перечеркнувший левую бровь, дополнял картину. Вместе с тем облик гостя был обычен и в иной обстановке не привлек бы внимания.

И одет просто. Темный спортивный костюм, дешевый пуховик, темная шапка, натянутая по самые брови. На руках – вязаные перчатки.

Снимет? Оставит? В перчатках действовать неудобно.

– В шкафу есть хирургические, – сказал Адам, указав на руки и на дверь. – Там же лежит инструмент. Ты можешь посмотреть и выбрать тот, который нужен.

– Да у меня с собой. – Иван поднял спортивную сумку и тряхнул, внутри зазвенело.

Его инструмент наверняка куплен по случаю. Ломбард? Аукцион? Магазин медтехники? В любом случае качество стали представляется сомнительным, не говоря уже о заточке. Тупое лезвие усугубит болезненные ощущения.

Адам высказал соображения, и оппонент согласился с доводами. Пожалуй, в иной ситуации можно было бы сказать, что с ним приятно иметь дело.

Иван извлек из сумки наручники и липкую ленту.

– Я не хочу рисковать, – пояснил он.

Что ж, это было разумно. Нормальный человек вряд ли стал бы спокойно ожидать смерти. Это еще раз подтверждало правильность принятого Адамом решения.

– Туда садись, к батарее, – велел Иван и разрешил: – Можешь стул поставить, если тебе так удобнее.

Адам предложением воспользовался. Он сомневался, что в помещении убирали должным образом, следовательно, сидеть на полу было бы негигиенично.

Иван протянул наручники под трубой отопления и защелкнул браслеты на запястьях.

– Не слишком туго? Повернись.

Липкая лента была определенно лишней, но Адам предпочел подчиниться.

– Ты извини, пожалуйста, что так вышло. Я ничего против тебя не имею. Просто… совпало.

Адам понимал. В его жизни тоже периодически что-то совпадало, эту самую жизнь уродуя. Например, Яна ушла. Сказала:

– До свиданья, увидимся вечером.

И еще в щеку поцеловала, оставив отпечаток розовой помады. Адам стирал его спиртом. Тогда его злила и помада, и Янина манера нарушать личное пространство.

Если бы Яна вернулась, Адам простил бы. Но она ушла насовсем.

Только фотографии остались. Много-много фотографий осколками прошлой жизни. Адам пытался их сложить, но воспоминания, в отличие от ярких кусочков бумаги, были тусклы.

Игла соскользнула с пластинки и повисла скорпионьим хвостом. Поправить некому. Тишина тяжела. И только остается, что прислушиваться к звуку шагов. Ждать.

Адам устал ждать.

Дарья сильно разозлится. Наверное, так же, как разозлился сам Адам, поняв, что Яна ушла. Но он знает – злость пройдет, ведь в ней нет никакого смысла.

Возвращения Ивана он не услышал, тот и вправду передвигался по-кошачьи бесшумно. Просто дверь открылась, и он появился с лотком, в котором поблескивали инструменты.

Лоток Иван поставил на стол, рядом с патефоном, перевернул пластинку и аккуратно пристроил иглу на начало дорожки. Шелест и потрескивание заполнили комнату, предваряя начало концерта для скрипки с оркестром. Яна любит эту пластинку. И вообще пластинки. Говорит, что только винил способен правильно сохранить звуки. Адам разницы не видит. С дисками удобнее, но нынешнее действо располагало к некоторому пафосу.

Сняв ленту, Иван и наручники отстегнул.

Снова пересели к столу. Молчали. Смотрели, как крутится черное колесо пластинки, выпуская звуки. Слушали. Ждали.

– Ты не пытаешься меня отговорить, – произнес Иван, снимая перчатки. – Или потребовать обещание сдаться. Я могу его дать. Я действительно не собираюсь уходить отсюда.

– Пока.

– Думаешь, я настолько слабоволен?

– Нет. Ты поврежден. Здесь, – Адам коснулся мизинцем лба. – Я знаю. Я сам такой. Ты контролируешь свои поступки. Однако твоя мотивация искажена фактором ложного восприятия мира.

– Интересно. Значит, я вижу не то, что вижу?

Пожалуй, в его внешности все-таки имелась яркая черта: глаза. Адаму еще не доводилось встречать подобный тип окраски радужки. Не карий, не желто-зеленый, но желтый, как акварельное солнце на детском рисунке. И специфическая форма разреза глаз усугубляла ассоциативную связь с кошачьими.

– Ты видишь то же, что и я или прочие люди. Слышишь. Осязаешь. Однако поступающая в мозг информация обрабатывается с поправкой на твое патологическое убеждение в собственной уникальности. Любой объективный факт интерпретируется субъективно таким образом, чтобы не нарушить заданную картину мира.

– Ты что, психиатр по совместительству? – Иван подобрался, но тут же заставил себя расслабиться и кулаки разжать.

– Нет. Я сумасшедший. Я знаю свою патологию. Я просто экстраполирую индивидуальный опыт.

– Опыт, значит… ты когда-нибудь слышал, как разговаривают духи? Хочешь, расскажу, каково это? Просыпаешься. Ночь. Темнота. Тяжелая. Садится на грудь и давит, давит, вытравливая воздух по капле. А когда ты почти задыхаешься, она отползает, позволяя вдохнуть. И ты дышишь, иначе сдохнешь. Но только в легкие вползает не воздух – темнота. Она в крови. И кричать о помощи бесполезно – не услышат. Зато в голове появляется шум. Сначала такой легкий звон, затем он сменяется шелестом, который нарастает. Точно море пошло на тебя войной. И вот ты уже смирился. Ты готов утонуть в этом долбаном море. А оно не топит. Только шелест превращается в голоса.

– Галлюцинации бывают яркими.

– Заткнись! Галлюцинации… я тоже думал, что галлюцинации. Я к врачу побежал. И что? И ничего! Переутомление. Отдохните. Расслабьтесь. Нет духов. Наука не признает. А у меня просто военное прошлое сказывается. Совесть грызет. И мирная жизнь выталкивает. Она всегда меня выталкивала, так что на хрен психиатров. Я перестал бояться духов. Я стал слушать. Они требовали крови. Пришло время долги отдавать. Я на свет появился, потому что духи помогли… прав был отец. Никто не понимал, только он. Но я держался. Я нашел способ. Темнота боится света.

– Солнце прогонит ночь?