Онлайн книга «Неизвестная сказка Андерсена»
|
Клык заскулил, вильнул хвостом и, встав на задние лапы, лизнул женщину. – А жизнь, она такова, что проходимцу никогда половины королевства не хватит, как и терпения второй дождаться. Вот и случилось королю с королевой умереть внезапно. Острая сердечная недостаточность, причем у обоих с разницей в неделю. Веришь в такое? Ефим не верил, но ничего не сказал – чувствовалось, не нужны ей слова, ей самой бы выговориться. – И принцесса не поверила, была она врачом, и неплохим. И еще настоящей принцессой, которая горошину лжи через двадцать тюфяков да двадцать пуховиков словесных почувствует. Да только, на беду свою, особа столь деликатная слишком долго сомнениями мучилась, а потому… – Он хотел тебя убить? – Нет, не хотел, – просто ответила она. – Он меня и убил. Однажды я легла спать, а проснулась… это было очень мерзкое место, совсем неподходящее для принцесс. Полгода работы на… хозяина и никаких желаний, кроме одного – сбежать. Сбежала. – Но не вернулась? – Варево ли Ядвиги было причиной, либо организм сам избавлялся от яда, но к Ефиму возвращалась чувствительность. Возвращалась покалыванием в пальцах, нытьем в мышцах, тошнотой и давлением в мочевом пузыре. Он попытался сесть, Ядвига помогла. – А куда возвращаться? Я мертва. Есть могила и есть документы, у меня же наоборот – документов нет. Как доказать? И… – Страшно? Кивнула. Предложила: – Если хочешь, я поспрашиваю, может, кто-нибудь видел, как тебя привезли? В данный момент Ефим хотел одного – выбраться из землянки. – Алло! Алло! Вы меня слышите? Это… это по поводу заказа! – Заказ исполнен. – Простите, но это точно? Вы не могли ошибиться? Дело в том… дело в том, что я, как бы это выразиться, не получил подтверждения. – Вам что, ее уши прислать? Или сразу голову? – Что?! Господи, мерзость какая! Я другое имел в виду! Если она и вправду, как вы утверждаете… если ее уже не стало, то мне должны были позвонить. Сообщить. Я сам не хочу, понимаете? Мы же в ссоре официально, и… – Заказ исполнен. Объект ликвидирован. Ждите. – Нет! Не вешайте трубку! Я не могу ждать! Я весь извелся, я… я просто места себе не нахожу! – Постарайтесь найти. – А если все-таки ошибка? Если она вернется? С патентом вернется? Если… – Слушай ты, урод от науки, тебе сказано, что все в ажуре, и не фиг бздеть. Андерстенд? – Да, но… – Записи. Я жду записи. Если не будет, пойдешь следующим номером. Так что шевелись. На морозе прояснялось. В темноте окружающий мир казался почти нормальным. Тускло мерцал снег, отражая сливочно-желтый, густой свет луны, которая сегодня разрослась на полнеба. Тянулись по снегу цепочки следов да сероватые, скользкие какие-то, будто и впрямь в масле вымазанные тени, выли собаки, гудели электрички. Мертвое поле. Мертвая царевна, слегка подпортившаяся от долгого лежания в хрустальном гробу, собаки, правда, не с горящими глазами размером с чайное блюдце, да и огниво не сыщешь в округе, но все лучше, чем сдохнуть. Чем же его накачали? Ефим вдохнул сухой воздух, сплюнул – едва не стошнило – и позвал: – Ядвига, выйди сюда, мне там душно. Выглянула. Сгорбленная фигурка в тряпках да драном тулупе, самая что ни на есть старушечья. И клюка при ней. – А сколько тебе лет? – Ефим задал не тот вопрос, который хотел, но и этот вдруг показался очень важным. – Двадцать восемь. В прошлом месяце исполнилось. Ты уйдешь? – Уйду. Кивнула, понимает. И не напрашивается, да и не взял бы Ефим с собою, не теперь, во всяком случае, потом, когда с жизнью разберется да сам себе поможет. Потом и о других подумать время будет. – Город вон там. Но лучше утра дождись, чтоб зараза вышла. А знаешь… я только жалею, что Марик жив. – Кто? – Марик. Мужа моего Марком звали, но это не совсем подходящее ему имя. Другое дело – Марик. – Марик, значит. – Мир кувыркнулся и стал на ноги. – Марик, говоришь. Марк, который Марик. А фамилия? Назвала. Мимо цели, хотя… кое-что проверить следовало. Что ж, во всяком случае, Ефим хотя бы знал, с чего можно начать. Замок, проглотив ключ, щелкнул, ручка повернулась, и дверь, беззвучная, как все в этой комнате, открылась. – Давай, – Пашка пихнул Глашу в спину, сам проскользнул в щель и сноровисто – видать, не единожды ему случалось сотворять подобное – закрыл дверь. – Это чтоб не заметили, – пояснил он. – А то Манька-зараза тоже любопытная, увидит, что дверь открытая, непременно нос сунет. Глаша только кивнула, говорить она не могла от волнения и страха. Не следовало потакать Пашке, не следовало лезть в чужую комнату. А если он вернется? – Не бойся, он в пальто уходил, значит, надолго. – Пашка вот чувствовал себя совершенно спокойно, он прошелся по комнатушке, добравшись до окна, прилип носом к стеклу, глянув и влево, и вправо: видать, во двор. Разбойник он, Пашка, не зря его бабка дерет. И мамка дерет. И… – Смотри, а ты не верила! Крысы! – Пашка ловко сдернул покрывало с сооружения, которое вначале показалось Глаше старым буфетом – у них тоже такой стоит, и мамка его иногда занавешивает, чтоб пыль не собирал. Но тут она увидела… – Цыц! – Пашка вовремя зажал рот. – Они ж в клетках, дура! Но Глаша не могла. Она ненавидела крыс, она боялась крыс, она… она не находила в себе сил отвести взгляд от десятка клеток, поставленных одна на одну, и от существ в этих клетках. А существа смотрели на Глашу. Белые, серые, пятнистые, толстые и худые, старые, с вылезшей шерстью и совсем крошечные, с розоватой шкуркой. Одинаково красноглазые. Одинаково внимательные. И одинаково молчаливые. Крысам полагается бегать и пищать, а эти молчали. Эти сидели на задних лапах, уцепившись за сетку передними, сидели и следили. За ней, за Глашей. – Я отпущу, ты только не ори, – предупредил Пашка. – Они ж вон, за сеткою. И вообще не страшные. Я в подвал ходил, в купцовский дом, вот там-то пасюки! Как свиньи! А я все равно не боялся! Глаша почти не слышала, она ощутила, как убралась со рта липкая ладонь – дышать стало легче и исчезла луковая вонь, – как воздух в комнате пришел в движение, беззвучно перелистнув страницы открытой книги, как воля, чужая, полностью подавившая Глашину, толкнула ее к клеткам. Она не хотела подходить, но… …ближе, ближе, ближе… не стоит бояться, девочка. Ты ведь очень хорошая девочка? А хороших девочек мы не трогаем. Только плохих. Или ты плохая? |