Онлайн книга «Счастливый доллар»
|
А у берега мелко… нет, в воду она не полезет! Не полезет, и все тут! – Надо, – попросил мучитель. Холодно. И пиявки, должно быть, водятся. И водоросли осклизлыми лапами обвили щиколотки – Агнешка усилием воли подавила трусливый визг. Нет, она умрет молча. Гордая и… Темную воду пропороло белое тело не то рыбы, не то змеи. Ага с воплем кинула труп и выскочила на берег, заплясала на одной ноге, счищая со второй комки водорослей. Все. Терпение ее иссякло. Сейчас она собственными руками задушит этого урода морального. И плевать ей на пистолет! Плевать и… Выстрел грянул над ухом. Щеку лизнуло горячим воздухом, и человек тихо приказал: – Успокойтесь. Нам еще машину спрятать надо. Давайте, садитесь за руль и… Получасом позже треклятое авто – ох и повозиться же с ним пришлось – упокоилось в соседнем озерце, похожем на первое как две капли воды. Или скорее как две чашки одного сервиза. Агнешка потянулась – спину ломило, руки затекли, и ноги тоже. Кроссовки промокли, а на одежду налипли тонны песка и тины. И груз не понадобится… Очкастый долго смотрел на нее, потом, качнув пистолетом, приказал: – Выходим. Вот и все. Теперь потребует ключи от машины и пристрелит Агу как свидетеля. Обидно. – Выходим, – повторил он приказ, неожиданно рявкнув. – Копытами шевели, кобыла! Не следовало на нее кричать. И оскорблять тоже, но сил у Семена почти не осталось. Еще немного, и он просто рухнет носом в траву, предоставив случайной сообщнице полную свободу действий. А значит, очнется он в больничке под ментовским колпаком. Если вообще очнется. Девица насупилась, ссутулилась, точно пытаясь уменьшиться в размерах – вышло не очень, – и побрела к машине. Потом прощения попросит. Добраться бы. Все как в тумане. Повязка набрякла кровью, левая рука онемела, и в ботинке хлюпает отнюдь не вода. Держись, Семен, недолго уже. В машину забирался боком, не спуская с девицы глаз. Крупная. Метра под два ростом. Плечи как у кузнеца, руки тоже. А судя по тому, с какой легкостью Олега волокла, и силушкой боженька не обделил. – Руки на руль. Подчинилась. Нахмурилась, когда наручники застегнул. Спросила: – И дальше что? – Дальше поедем. Прямо. Через километров пять будет спуск на проселочную. Деревня Хвостово. Говорить. Слова держат, не позволяя провалиться в бессознательный бред. Держись, Семен, уже почти. Свет фар взрезал темноту, заставив на долю мгновения зажмуриться, но когда Семен открыл глаза, машина уже прыгала по горбам гравийки. Черт! Отключился, что ли? А она? Не заметила? Или посчитала, что притворяется? А вот и деревня. Кособокие дома с проваленными – пусть в темноте и не видно – крышами. Мертвые окна. Тишина. – Дальше. Теперь направо. И еще. Прямо. Проедешь, дорога тут нормальная. Почти. Каждая яма в теле болью. Не заорать бы. Не выказать слабость. Если она поймет – ему конец. – Стоп. Машина покорно замерла, почти уткнувшись в штакетник. Семен расстегнул наручники и приказал: – Выходи. Семь шагов до дома. Чертова дорожка, размытая дождями. Не поскользнуться бы. Если он упадет, то уже не встанет. Раз-два-три. У нее широкий шаг, как поспеть. Четыре-пять. Стена родная, сложенная из валиков-бревен, поросших кудлатым мхом. Окно за броней ставен. Шесть-семь. Порог. Три ступеньки и дверь. Амбарный замок в леопардовых пятнах ржавчины. Ключ в кармане и неловкие пальцы. – Открывай. Запах сырости и тлена. А чего ты ждал, Семен, после нескольких лет отсутствия? – Свет. Выключатель сбоку. Он не удивился бы, узнав, что света нету. Проводка сгорела, лампочка разбилась, и вообще на электростанции отрезали мертвую деревню от благ цивилизации. Но нет. Зашипело, застрекотало и вспыхнуло, ослепляя. К счастью, не его одного. – Туда двигай. Открывай. Он отдавал короткие команды и радовался, что девица подчиняется. – Садись. Бабкина кровать, намертво прикрученная к полу. Остов из толстых труб, которые, если повезет – а должно же ему хоть в чем-то повезти, – выдержат. Наручники. Девица не без опаски села на кровать – истошно взвизгнули пружины, а дырявый матрац выплюнул облако трухи. Она чихнула и… Семен рухнул на пол. Он не потерял сознание, во всяком случае не сразу. Он видел ее ноги – белые некогда кроссовки в грязевых разводах. Синие джинсы с желтой строкой. И синие же ножки кровати, львиными лапами продавившие дорожку. Спать. Нельзя. Нужно перевязаться. Нет, сначала встать, доползти до аптечки – дурак-дурак, не мог с собою захватить – и перевязаться. А там уже и полежать. Всего чуть-чуть. Из-под бока растекалось море. Мокрое и красное, густое, как варенье. На хлеб его, на батон и с чаем, зажмуриваясь от сладости и удовольствия. Она часто жмурилась, девочка-колокольчик в синем платье… а стреляла и вовсе с закрытыми глазами. За что? В комнате воняло травкой. Варенька достала платок, приложив к носу. Опять он… обещал ведь! Всегда обещает, но никогда не держит слово. Пора было бы привыкнуть, а она все никак. И лица на портретах тоже. Кривится голова на блюде, зевает от скуки женщина, проткнутая жалом пчелы, морщится шут в стеклянном шаре, и король передразнивает гримасу. Король нравился Вареньке больше всех. Когда в мастерской не ширялись, он был спокоен и прекрасен. – Это ты? – Антоша выполз из-за мольберта, позевывая. На шкуре его россыпь свежих комариных укусов, светлые волосы сбились колтунами, а к груди прилип березовый лист. – Где ты был? Варенька улыбнулась королю и щелкнула по стеклянному шару. Шут внутри скривился еще больше. – Натуру искал… Натура лежала на топчане, сверкая ягодицами. Рыхлая и белотелая – перебродившее тесто на слабых костях. Массивные бедра, пухлый живот в перетяжках и обвисающая грудь. – Это дама, – пояснил Антоша, тыча в бок палкой. Дама заворочалась, матернулась сквозь сон и перевалилась на другой бок, в виноградных пятнах синяков. – Королю нужна дама. Нужна, но разве такая? Она же отвратительна! Все его натурщицы отвратительны, и поэтому Варенька радовалась, что Антоша никогда не приглашал ее позировать. А за радостью скрывала зависть: их уродству быть сохраненному в веках, а ее красоте… – Ты чего приперлась? – Антоша, отодрав лист, пришлепнул его на брюхо даме. – И не позвонила. – Ты трубку не брал. |