Книга Счастливый доллар, страница 49 – Екатерина Лесина

Я попыталась сказать Баку о своих опасениях, но он не слушал. У него на все имелся ответ:

– Оружия в доме не будет, он обещал. Разве что пара винтовок, но у кого тут винтовок нету? Да и с законом задираться он не станет. Говорю ж, он устал бегать и хочет пожить мирно. Он ведь тоже не железный.

Тогда я не сумела сдержать слез. О да, Клайд хочет пожить мирно? Но разве у него не было возможностей для мирной жизни? Были. И куда больше, чем у Бака. Поэтому нет уж, я не хочу видеть его рядом со своим мужем. Я не верю, что Клайд резко перестал быть собою, а значит, рано или поздно он просто сорвется на очередное дело, а Бак, мой доверчивый Бак, пойдет за ним, как теленок за матерью.

И вы знаете, мистер, что так оно и вышло.

Тогда же я сквозь слезы сказала, что не желаю ехать в Джоплин, а Клайд вполне взрослый, чтобы самому думать, как устроить свою жизнь. А Бак, вздохнув, обнял меня и сказал:

– Послушай, малыш, ты же знаешь, как он меня беспокоит. Он мой брат, он молод и глуп, и если мы с тобой не поедем, то я, возможно, больше никогда не увижу Клайда.

– И пускай! – хотелось заорать мне, но я снова молчала.

– Если я буду там, он повоздержится ввязываться в передряги. А значит, проживет подольше. Он обещал, что если мы приедем, то он выбросит из головы дурацкую идею вытащить Роя. Ну и в общем, я ему пообещал… ну, ты сама знаешь, я всегда держу свое слово. А если не могу сдержать, то и обещаний не даю.

И тогда я не выдержала, вцепившись в него, закричала:

– Твой Клайд чуть младше меня! Он сам способен позаботиться о себе. Если его не волнует собственная жизнь, то меня твоя волнует, и даже очень.

Я говорила, что, дав это обещание, он нарушил десяток других, которые давал мне, но Бак лишь молчал, кивал и отводил взгляд. Ему было стыдно, но отступать он не собирался.

Подиум цвета сливочного крема, розовые зонтики и розовые столы. Кружевные крылья пластиковых скатертей и высокие креманки, в которых тают шарики мороженого. Варенька пришла первой, заняв самый неудобный из столиков. Слева к нему примыкала серая стена, совершенно выбивающаяся из кремово-розовой благодати кафе, справа выдавалась пристройка-кухня.

Раньше она предпочитала сидеть поближе к парапету, за которым начиналось гранитное море площади. Она считала деревья и людей. Машины. Голубей. Спорила и хохотала, выиграв в очередной раз. Семен поддавался, потому что ему нравилось смотреть на нее, смеющуюся.

Запрокинутая голова, облако волос, подсвеченных солнцем и оттого похожих на ауру. Темные глаза и бледное горло в шелковой дымке шарфа.

Сегодня на ней льняной сарафан с крупными пуговицами. Мятый, он похож на хламиду. А на волосах косынка, тоже льняная, кумачово-алая, с черными пятнами орнамента.

Другая одежда, другая Варенька. А ты чего хотел, наивный дурачок?

– Привет, – сказала Варенька, помахав рукой. – Я тебе клубничное заказала. С сиропом.

– Я клубничное не люблю.

В прошлый раз выбирали долго, споря, хотя каждый мог заказать по вкусу, но все равно хотелось выбрать одинаковое.

– Знаю. Считай, что это маленькая пакость.

Улыбается. Подбородок ручкой подперла. Взглядом буравит. Тварь. Убийца. А с виду и не скажешь.

– Кстати, где твоя девочка? Я бы и ее угостила. Знаешь, она забавная. Баскетболистка? Вряд ли. Для спортсменки в ней куража не хватает. В тебе, кстати, тоже. Вы друг другу подходите. Странно, да?

– Ты деньги принесла?

Не отступать от цели. Играть. Разговорить. А потом… действительно, а что потом? Семен планировал позвонить Сергею, но тот трубку не взял, а потом вообще выпал из зоны доступа, и это выглядело более чем странно.

– А ты конверт принес? Баш на баш.

Она лениво ковырнула собственную порцию – белая ваниль под пылью шоколадной крошки – и зажмурилась, наслаждаясь вкусом.

И тогда тоже она жмурилась, и потягивалась по-кошачьи, и позже, на квартире, мурлыкала, прижимаясь спиной к нему. Было ли тогда хоть что-то настоящее? А теперь?

– Вот, – Семен достал из-за пазухи конверт. – Держи. Это все, что у меня есть.

Потянула, жадно, хотя пытаясь скрыть жадность за небрежностью движений. Никого не стесняясь, вытряхнула содержимое на колени, перебрала бумажки и, подцепив конверт, подняла.

– Вера-Верочка… уже раскопал? Конечно, раскопал. Знаешь, в чем была ее ошибка? И твоя тоже. В привязанности. Привязываться к кому-то очень и очень опасно… что такое? Не волнуйся, с твоей девицей все в порядке. Пока. А это тебе.

Второй конверт был толще первого. Проступали четкие очертания пачек.

– Видишь, я честно играю. Бери-бери. И убирайся к чертовой бабушке. Второй раз я не промахнусь. Так что… беги, Лола, беги.

– Сама беги.

Она только рассмеялась.

Она сидела за столиком и смотрела вслед, не делая попыток подняться и пойти за Семеном. Но взгляд ее мешал дышать спокойно. И Семен, сам того не желая, ускорил шаг.

Он не бежит. Он отступает. Он лишь хочет убедиться, что с Агнешкой все в порядке. Не следовало ее брать с собой. И нельзя было оставлять там.

И что делать?

Агнешка сидела на лавочке у машины, ела эскимо и болтала о чем-то с седоватым улыбчивым типом в синей рабочей куртке. Рядом с лавочкой дремала на солнце беспородная псинка в красном ошейнике, а на коленях типа лежал свернутый вчетверо поводок. Тоже красненький.

Спокойно. Всего лишь человек. Случайный. С собачкой. Если подозревать всех, то и свихнуться недолго. Но лучше быть свихнувшимся и живым, чем нормальным и мертвым.

Псинка при приближении Семена вскочила и зашлась истошным лаем. Хозяин ее дернулся было, но тут же расплылся в фальшивой улыбочке и сказал:

– Доброго дня.

– И вам. Агнешка, идем.

Она кивнула, вскочила, неловко толкнув сидящего рядом, уронила эскимо, ударилась в извинения и объяснения. Тип замахал руками, возражая, щебеча что-то невнятно. Собака завыла, забившись под лавку.

Безумие.

– Агнешка, уходим. Быстро.

Семен схватил ее за руку, выдергивая из бестолкового разговора, который слишком уж затянулся. Рявкнул:

– Успокойся.

Едва сдержался, чтобы не пнуть визжащую тварь, которая, покинув убежище, теперь болталась под ногами, сердито порыкивая и примеряясь к брюкам.

А тип улыбается. Глаза у него пустые. И передние зубы золотом поблескивают.

Он вернулся глубокой ночью, Марина слышала, как хлопнула дверь, застонали половицы, и по полу метнулся ветер.

Марина съежилась и натянула плед на голову. Так и лежала дальше, прислушиваясь к происходящему в доме, умоляя кого-то безымянного о пощаде и в то же время надеясь, что безумный похититель заглянет.