Книга Бегущая от Мендельсона, страница 19 – Марина Серова

Бизнес, прямо говоря, не совсем законный, но и не идущий ни в какое сравнение с торговлей наркотиками. Милиция закрывала глаза на мелкие грешки Санчеса, а он регулярно отстегивал за это из честно заработанных денег. И все были довольны.

Но связи в мире наркобизнеса у Санчеса, разумеется, остались. И хотя сам он с наркотой завязал, но хорошо знал как торгашей, так и потребителей. И именно на эту тему мне хотелось с ним перешептаться.

Санчес, в сущности, был мужик невредный. Конечно, нас с ним никак нельзя было назвать ближайшими и искренними друзьями, однако кое-какие отношения мы все же сохраняли. И Санчес порой подкидывал мне кое-какую инфу, особенно когда я напоминала ему, как с моей помощью он избежал большего срока: мой старый знакомый капитан Калинкин, который брал Санчеса, согласился по моей просьбе отразить в протоколе, что у того было при себе на несколько десятков граммов наркоты меньше. Разумеется, капитан совершил это небезвозмездно, но это уже дела внутриструктурные.

А сделала я это лишь потому, что однажды Санчес мне здорово помог. Правда, не из благородства души, а просто так получилось, что у нас временно образовался общий интерес. Но как бы там ни было, я тоже, стараясь все-таки быть благодарной, в свое время отплатила ему добром. Нельзя сказать, чтобы Санчес питал ко мне горячие чувства, но все же рассчитывать на беседу было можно, и я, припарковав машину, отправилась по выложенной плиточками дорожке в глубь площадки.

Длинный и смуглый Санчес лениво бросал взгляды поверх темных очков на народ, проплывающий мимо, и поигрывал зажигалкой, которую держал в левой руке. Тускло посверкивало золото – фальшивое на зажигалке и настоящее на зубах.

Наверное, если бы Санчес и впрямь был испанцем, как он свистел всем подряд, то был бы очень привлекательным мужчиной. Но его угораздило родиться сыном хохлушки и заезжего узбека, из-за чего он унаследовал от своих родителей смуглость кожи и орлиный взгляд. На этом сходство с латинцами заканчивалось: все портили курносый нос и неповторимый хохляцкий говор.

Я подошла и встала рядом с ним.

Санчес равнодушно покосился в мою сторону, но ничего не сказал. Он не имел понятия, по какому поводу Евгения Охотникова, которую он знал слишком хорошо, находится сейчас здесь, посему здороваться поостерегся.

– Дай прикурить, Санчес, – тихо сказала я, доставая сигарету.

Он протянул зажигалку и ухмыльнулся:

– Бизнес не позволяет даме заработать на спички? Нужно что-то бросить: или бизнес, или курить.

– Благодарю за совет, – ответила я, – я у тебя его не спрашивала.

– Кого вы здесь пасете, мадам? – спросил Санчес певуче и стрельнул глазами по сторонам. – Или просто гуляете?

– Ага, гуляю. – Я повернулась к нему лицом и сказала: – Вот по тебе соскучилась, решила навестить…

– На мне ничего нет, Охотникова, – тут же произнес Санчес.

– Ой ли? – с улыбкой прищурилась я, прикуривая. – Ты, наверное, тут тоже просто так свежим воздухом дышишь?

– Слушай, Охотникова, если базар пойдет в таком ключе, то да, гуляю, дышу, – спокойно улыбнулся Санчес.

– Так нет проблем, дорогой! – улыбнулась я в ответ. – Дыши себе на здоровье, только взгляни на одну картиночку.

Я достала свой телефон и показала ему снимок Ксении, сделанный сегодня днем.

– У меня только один вопросик к тебе, Санчес. Вот эту девочку ты никогда не видел, часом?

Санчес едва бросил взгляд на телефон и тут же сказал:

– Нет, ни разу. Наверное, не гуляет здесь. А жаль, девочка симпатичная, я тоже красивый пацан, глядишь, подружились бы…

– Не твоего поля ягодка, дорогой, – скороговоркой проговорила я и внимательно посмотрела на Санчеса.

Тот продолжал спокойно улыбаться во все свои тридцать два голливудских зуба вперемежку с золотыми фиксами. Я тоже молчала. Санчес не выдержал первым.

– Да не знаю я ее, Охотникова, говорю же! – произнес он и сплюнул, отвернувшись.

Мимо прошла парочка пацанов лет восемнадцати. Они выжидательно посмотрели на Санчеса и остановились чуть поодаль. Санчес достал носовой платок и промокнул вспотевший лоб.

– Слушай, Охотникова! – нервно заговорил он. – Не знаю, что тебе от этой девочки надо, и знать не хочу! Но я ее никогда здесь не встречал. Так что не трать время, иди, ты мне клиентов отпугиваешь!

– Я могу сделать так, что сегодня у тебя вообще торговли не будет! – зло сказала я. – Потому что ночь ты проведешь в каталажке.

– Я только вчера дань заплатил, – процедил Санчес, однако на лице его показались красные пятна. Он хорошо и давно меня знал.

– Ты меня знаешь, Санчес! – подтвердила я его мысли. – Просто из вредности и из принципа сейчас звякну одному знакомому, и приятная сентябрьская ночь тебе обеспечена!

– Из какого принципа-то? – хмуро спросил Санчес.

– Не люблю лжецов! – жестко сказала я, сверля его глазами.

– Да не знаю я ее! – посмотрел мне прямо в лицо Санчес. – Уверен, что раньше не видел. И на торчушку она не похожа, у меня глаз наметанный.

– Ладно, а с Грейнджером знаком? – спросила я, убирая телефон.

Санчес чуть подумал, потом осторожно ответил:

– Ну, слыхал. Но я с ним дел не имею.

– А с кем он имеет? Что вообще можешь о нем сказать?

– А что я скажу? – удивился Санчес. – Небось в ментовке все данные на него есть, тебе там проще разузнать, у своих друзей.

– Где он бывает, с кем дружбу водит, чем живет? Отвечаешь на эти вопросы – я оставляю тебя в покое, и можешь сегодня сладко спать в своей постели. Только честно, Санчес!

Санчес почесал затылок и обернулся. Парочка юнцов продолжала застенчиво переминаться с ноги на ногу.

– Слыхал, что бывает в «Либертинке», – сказал наконец он.

– А что это? – нахмурилась я.

– Да хата одна. Там всякая околотворческая шелупонь крутится, на травке сдвинутая. Они ее студией называют. Вот он там и подвизается. У них все какие-то художники, музыканты трутся… Спектакли какие-то ставят.

– Вот как? Очень интересно, – отметила я. – И где находится сие благословенное место?

– На Ульяновской, угол Рахова. Там дом, в розовый цвет крашенный, с лестницей высокой. Вот там у них тусовка. Чего-то типа студии, что ли.

– Ну что ж, Санчес, благодарю за откровенность. А теперь собирай свои манатки, и поехали.

– Охотникова, ты обещала! – взвился Санчес.

– А я и держу свое обещание! – усмехнулась я, отщелкивая окурок. – Поедем мы с тобой не туда, куда ты думаешь, а в «Либертинку».

– Это еще зачем? – Лицо Санчеса от изумления вытянулось, и стал он похож не на испанца, а на его лошадь.