Онлайн книга «Прощу, когда умрешь»
|
...Все складывалось хорошо, адвокат обещал условный срок, и даже Фокин в процесс не вмешивался, хотя и мог усложнить ему жизнь. До суда Тимофей оставался на свободе, но на этом его везение и закончилось. Адвокат пытался доказать, что Тимофей действовал в пределах допустимой обороны, но прокурор предъявил суду нож, которым Тимофей якобы угрожал «потерпевшим». Тот самый нож, который был в руке у Сергеева. Тот нож, существование которого отрицал следователь Косулин. В общем, самооборона не прошла, и Тимофей попал под сто одиннадцатую статью. Оказывается, он умышленно причинил Дробову тяжкие телесные повреждения. Такие вот обстоятельства открылись в ходе судебного разбирательства. Хорошо, судья не влепил ему по полной, дал всего три года из восьми возможных. Адвокат возмущался, доказывал, что суд прошел с процессуальными нарушениями, грозился довести приговор до пересмотра, подавал апелляции, но так ничего и не добился. В зале суда Тимофея взяли под стражу, увезли в тюрьму, а после того, как все ходатайства были отклонены, отправили на этап. Все как в песне, «вагон столыпинский, кругом решеточки, конвой из Вологды, не до чечеточки»... Кого-то язык доводит до Киева, а кого-то кулаки – до зоны. Не надо было Тимофею бить Дробова, но что сделано, того уже не воротишь. В зону их вчера привезли, солдатами и собаками попугали, в теплый барак на ночь пустили. Сейчас все спокойно, если не считать, что холод собачий. Перекличку вот менты устроили, но некто Огарков мутит воду. Здоровенный тип этот Огарков, гренадерского роста, с косой саженью в плечах, кулаки пудовые. Но все-таки нашелся человек, который посмел бросить ему вызов. Или что-то вроде того. – Слышь, братишка, может, хватит мудрить, а? Тимофей с интересом глянул на смельчака. Роста ниже среднего, неказистый, голова небольшая, а черты лица крупные. Соплей такого не перешибешь, но и особой силы, чтобы справиться с ним, не потребуется. Во всяком случае, так показалось Тимофею. И Огаркову тоже. – Слышь, я не понял, ты чо, за мусоров подписываешься? – взревел громила. Пятерня у него крупная, и он ею обхватил шею смельчака. Так ведь и задушить человека можно или даже позвонки шейные сломать. Но Тимофей не вмешивался. Он хоть и не сидел под следствием, но все-таки успел усвоить важную для заключенного истину – в зоне каждый за себя, и чужое горе никого не чешет. – Я тебя щас урою, козлина! – взвыл Огарков. Менты их должны остановить, но нет никого. Даже старшина в окне не маячит, хотя только что был в коридоре. Оставил народ на морозе, а сам свои дела решает... Нет бы бузотера усмирить. – Ша! Что за дела, в натуре? К толпе неторопливой походкой важного человека подходил зэк в черном бушлате. На «козла» не похож, хотя кто его знает... – Ты что творишь, ломовой? – спросил он, сурово глянув на буяна. – А ты кто такой? – с вызовом ответил ему Огарков. – Я из черной масти. Хохол меня кличут. – А я Огарок, братва меня так зовет. Из Каширы я, может, слышал? – Уже слышал... Ты чего терпилу кошмаришь? Мороз на улице, а Хохол шапку держит в руке – нарочно так делает, рисуется. Дескать, все ему нипочем. Ну, для блатных такое позерство – привычное дело. – Да вот, козлит, в натуре. Я мусора умыл, а он возникает... Огарков уже отпустил смельчака, и тот стоял как в воду опущенный, с обморочным видом смотрел на своего обидчика. Он явно был не прочь повернуть время вспять. Лучше на морозе окоченеть, чем под раздачу попасть. Ну да, все правильно, тише едешь – дальше будешь, глядишь, до окончания срока живым доберешься. А так ведь и сгинуть в пути можно, метель закружит, и все, приехали... – Мусора построить нас хотят, а этот выступает... Огарков шлепнул смельчака по голове ладонью; так просто руку опустил, а мужик еле на ногах устоял. – Значит, козел по жизни, – рассудил Хохол. – А ты, я смотрю, правильный, да? – Я тебе ничего, братан, не скажу, – с важным видом ответил Огарок. – Если ты сам видишь, то правильный. Ты и дальше смотри... – Да я смотрю, братан, я за всеми тут смотрю, все замечаю... Менты вас еще не прессовали? – Да вот, пытаются. – Держитесь, братва. «Козлов» у нас здесь не жалуют, если скозлится кто, разговор короткий будет. Если «петух» там, обиженный, ну, если по беспределу опустили, мы разберемся, может, и трогать не будем. А с козлов спрашивать будем конкретно... Из самой гущи снежного тумана показался офицер в теплой куртке с меховым воротником, майорские погоны на плечах. С ним трое в ментовском камуфляже. – Хохлов, твою мать! Какого хера ты здесь делаешь? – взвыл от возмущения майор. А «спецы» встали в стойку, чтобы наброситься на блатного. – Ухожу! В глазах у Хохла отразилось инстинктивное желание поджать хвост и убраться с видом затравленной собаки. Но нет, он же крутой, ему нельзя так прогибаться перед лагерной администрацией, поэтому пришлось держать марку. Он повернулся к строю спиной и направился к калитке локальной зоны, через которую он прошел каким-то непонятным для всех образом. Чувствовалось, что показная уверенность дается ему с трудом. А когда он проходил мимо майора, голова невольно вжалась в плечи. Один из «спецов» снял с пояса резиновый «демократизатор», и Хохол перешел на бег трусцой. При этом он сделал вид, будто не заметил агрессивного жеста со стороны спецназовца. Майор окинул толпу сурово-пренебрежительным взглядом и вместе со всей своей группой поддержки скрылся в здании карантинного блока. Высокая труба неподалеку дымит, огонь в котельной бушует, горячая вода по отопительным батареям разливается, хорошо сейчас в зэковской казарме, завалиться бы на шконку... Да просто на табуретке посидеть за кайф. Вскоре появился старшина со своим списком, на этот раз его сопровождали не только красноповязочники, но и спецназовцы с дубинками. И снова пошла перекличка. – Зайченко! – Я! – Ларцов! – Я! – Огарков! – Я... Не захотел рисковать Огарок. Спецы ведь и отоварить могут. Заведут в помещение и отмеряют кружку пива по почкам – и так, пока полная бочка не наберется... Отозвался и Шаповалов, тот самый смельчак, который так неосторожно попал на скандалиста. Он был последним в списке, после него толпу загнали в барак. Тепло там, но уюта никакого, потому что казенщина сплошная. Но Тимофею и так хорошо. Тепло, сбоку никто не прислоняется, не толкается, можно прикорнуть до ужина. Рукой Тимофей оперся на дужку кровати, уложил на предплечье голову, закрыл глаза. – Афанасьев! – донеслось откуда-то издали. Но Тимофей глаза не открыл. Плевать ему, что старшина зовет кого-то в кабинет к начальнику. Он заснул вполглаза и сквозь сон слышал, как выкрикивались другие фамилии. И даже слышал, о чем переговариваются заключенные. Из оперчасти майор, кум, беседы ведет, людей на вшивость проверяет. Разумеется, все правильные, никто не позволяет себя сломать. |