Онлайн книга «Страга Севера»
Изобретателю нового слова в контрабандистской деятельности можно при жизни поставить памятник. И им наверняка окажется какой-нибудь лейтенант или капитан КГБ, давно убитый где-нибудь в Афганистане или Азербайджане… Если сейчас доказать, что золото перекачали, отдел разгонят. И куда приставят потом, в какой аппарат всунут — неизвестно. А «золото Бормана», между прочим, дело заманчивое и перспективное. Только бы наработок сделать побольше, чтобы убедить «папу». Кто же подменил значок и когда?.. Он вызвал секретаря: — Срочный спецрейс в Ужгород, на двенадцать часов. Предупреди технического эксперта, пусть прихватит микролабораторию. А сейчас давай сюда Воробьёва… Ищи по радио Нигрея! — Хорошо, Эдуард Никанорович. — Секретарь положил листок на стол начальника. — Рапорт Локтионова. — Что у него? — Просит освободить от должности. — Ладно, иди! Воробьёв пришёл сразу с выпученными глазами, борода торчком. — Ну что, кошкодав? — Каюсь, Никанорыч! — Каяться будешь в свободное время. Докладывай! Воробьёв положил на стол магнитофонную кассету возле себя, накрыл ладонью. — Значит, так. Зямщица-младшего привезли домой в двадцать два часа тридцать две минуты. С ним вместе приехал отец и ещё человек по имени Эрнст Людвигович. Фамилию установить не удалось. — Его фамилия — Масайтис, — сказал полковник. — Продолжай! — Масайтис?.. Так вот, он почти сразу начал делать сеанс гипноза. Мы его записали. — Воробьёв постучал кассетой. — Успокаивал, расслаблял, потом усыпил. В течение сорока минут Зямщиц-старший и этот Масайтис находились в кухне, похоже, пили чай и разговаривали. Запись плохая: то ли самовар шумел, то ли чайник — какой-то фон идёт. — Может, кот мурлыкал? — съязвил Арчеладзе. — Никанорыч!.. А дальше сам послушай, — он подал кассету. — Перематывать не нужно. Полковник вставил кассету в магнитофон. И сразу услышал вкрадчивый голос с прибалтийским акцентом. «Тебе хорошо… Сознание чистое, память светлая… Ты отдохнёшь и всё вспомнишь… Мы с тобой поедем в горы… Ты помнишь горы? Там лес, птицы поют, речки шумят. Мы пойдём с тобой по горам, по тем местам, где ты ходил один. Потом мы спустимся в пещеру… Ты же бывал в пещере?..» И только сейчас, спустя сутки, Арчеладзе вспомнил парапсихолога с сумасшедшими глазами и ощутил озноб на затылке: всё, что предсказывал этот шарлатан, — сбылось! Другой же шарлатан тем временем почти пел: «В пещерах растут сталактиты и сталагмиты. Они как сосульки, такие звонкие, если ударить молоточком… Ты обязательно вспомнишь, где шёл, потому что у тебя светлая и чистая память… Мы никого не встретим, потому что в горах никого нет. И в пещерах никого нет… Мы возьмём самые яркие фонари и разгоним тьму. А когда светло, нечего бояться… Ты же ничего не боишься!..» Подобных ласковых увещеваний было минут на двадцать. Дослушав запись, полковник вынул кассету и положил себе в стол. Воробьёв ждал реакции начальника, но не дождался. — Слушай, Володь, — панибратски сказал Арчеладзе. — Ты веришь этим парапсихологам, экстрасенсам? — Не, я не верю, — без сомнения отмахнулся Воробьёв. — Но гипноз, воздействие на подсознание — это да. — А я, кажется, начинаю верить, — признался полковник. — Ладно, иди работай. — У меня ещё не всё! — Ну, говори. — Машинистка стучит. — Ей положено стучать. — Никанорыч, она шефу стучит! Полковник встряхнул головой, вскочил, прошёлся взад-вперёд. — Это точно? — Есть видеозапись, — набирал очки Воробьёв. — Сделала третий экземпляр какой-то сводки аналитической группы. И вложила себе… в трусики. А трусики у неё!.. А лобок!.. — Ты мне кончай про лобок! — рявкнул Арчеладзе. — Что дальше? — А дальше она пошла в женский туалет на пятом этаже. Я сразу понял — там почтовый ящик. Мой человек сразу после неё заперся и обшарил. И нашёл под рукосушителем. Прочитать, что за документ, не успел — время ограничено. Через восемь минут явилась барышня из левого крыла. На пятом-то как раз переход… Справила нужду и прихватила почту. — Что за барышня? Ты когда научишься докладывать? — Раньше была в контрразведке, сейчас не знаю куда её сунули, — обиделся Воробьёв. — Не кричи на меня, Никанорыч… — Хорошо, прости… — Куда полетела наша бумажка, установить трудно. Да известно куда! — Машинистку не трогай, — велел полковник. — Подготовь дезинформацию: какой-нибудь документ, но не сильно горячий. Придумай! Принесёшь согласуем… Воробьёв помолчал, потрепал бороду. — Никанорыч, поехали по грибы? Белых нет, но опят — море. Что-то ты злой стал, сердитый, развеяться бы тебе. — Эх, брат, тут вокруг такие белые вылазят, — многозначительно сказал Арчеладзе. — Очень круто всё заворачивается… Мне вчера гранату в машину закинули, с Колхозной площади поворачивал… — Да ты что?! — Учебная, с боевым запалом… Когда замедлитель горел, вдруг так хорошо стало. Вишнёвый «Москвич», — полковник усмехнулся. — Кто там Есенина преследовал? Чёрный человек? А меня вот — «вишнёвый»… — Слушай, надо же срочно собирать совещание! Никто же не знает! — Ничего не собирать! Не знают, и хорошо. Я сам тут разберусь. Очень меня заело. Этот «вишнёвый» оскорбляет меня лично! А во мне всё-таки есть капля крови горца. — Ну гляди, Никанорыч, — проговорил Воробьёв. — Мне эти игры не нравятся… Не езди хоть без охраны. — Спасибо тебе, иди работай, — пробурчал Арчеладзе. — Пригласи Локтионова. Он уткнулся в рапорт. Старший группы прямо писал о себе, что он профессионально непригоден к оперативной работе. Кто действительно был непригоден, тот рапортов обычно не писал. Хотя бы тот же Редутинский, которого вчера хотелось убить. Всё предсказал проклятый парапсихолог! Полковник включил селектор. — Вчера у меня был… парапсихолог, — сказал он секретарю. — Помнишь? Глаза бешеные? — Так точно! — Он сегодня не звонил? — Звонил, да я ему дал отбой, как вы распорядились, — выжидающим топом отозвался секретарь. — Ещё позвонит — пригласи ко мне. — Есть. Локтионов встал по стойке «смирно» у порога. Арчеладзе подал ему рапорт: — Возьми и брось в корзину. |