Онлайн книга «Страга Севера»
— Я его и сейчас боюсь… Но откуда тебе всё известно? — О тебе конкретно мне неизвестно ничего. Но так делают все начальники. В нашей конторе всё просто и даже безвкусно. — Когда я познакомилась с ним, не знала, что он — шеф, — призналась Капитолина. — Всё тривиально: подвёз меня на машине… — Вроде бы случайно… — Да… Потом ещё раз… А потом меня вызвали в кадры, дали какую-то бумажку, чтобы я подписала её у шефа… — Ты входишь, а шеф — твой любовник. Он пригласил тебя в комнату отдыха, вы пили коньяк, возможно, с лимоном, — монотонно рассказывал полковник. — Ты сияла от счастья и воображала себе карьеру. Он тебе обещал, что скоро переведёт в свой аппарат. — Нет, не обещал… — Ну, тогда посулил загранкомандировку месяца на три! — На полгода, в наше посольство, в Аргентине, — поправила Капитолина. — И обманул, подлец! — Трудно сказать… Второй год откладывает сроки. Говорит, ты незаменимая. — Значит, ты единственная шпионка в отделе… Она пошуршала сеном, угнездилась. — Нет, не единственная. — Вот как?! — Полковник сел. — Сколько же вас? — Я знаю четверых. Они приносят мне информацию, я передаю её дальше. — О, всё-таки он тебя повысил! — усмехнулся Арчеладзе. — Сделал резидентом. Или резидентшей! Он лёг и отвернулся. Сено было ещё пышным, хрустким и шуршало от дыхания. — Тебе неинтересно, кто эти люди? — после долгой паузы спросила Капитолина. — Интересно, — пробурчал он. — Но сейчас мне так хорошо… И я хочу спать. Никогда не спал на сеновале… А ты говори, раскаивайся. Будет легче. — Мне не в чём каяться, — вдруг отрезала она. — Как же — не в чём? Она надолго замерла, даже сено перестало шуршать от дыхания. Полковнику показалось, что она уснула. Он повернулся: Капитолина сидела к нему спиной, подобрав ноги. — Я каюсь, что родилась женщиной, — проговорила она. — Каюсь, что слабая, беспомощная, что боюсь злой воли мужчин. Каюсь, что не могу совладать с жестокостью, каюсь, что мне растоптали душу, что меня обманули, использовали. Каюсь, что ненавижу ваше подлое племя! Что должна унижаться перед вами, просить милости, ждать ваших чувств, которых нет в природе! Полковник взял её за плечи, но Капитолина вырвалась, отшатнулась. Он увидел ненависть, смешанную со слезами беспомощности. — Каюсь и проклинаю вас! — крикнула она в лицо. — А ты спи! Тебе же хорошо. Ты никогда не спал на сеновале. Ты такой же, как остальные… или даже опаснее, потому что презираешь женщин. В этот миг он поразился своим чувствам. Он ощущал свою вину перед ней, жалел её и задыхался от восторга — она сейчас нравилась ему! Хотелось утешить её, приласкать, усмирить бушующую в ней ненависть любовью и сделать так, чтобы Капа почувствовала себя счастливой. Но одновременно с этим, каким-то задним, параллельным сознанием он анализировал её поведение и будто бы ухмылялся каждому слову. Мол-де сыграно совсем неплохо. Можно поверить, что тебя завербовали обманом, втянули в мужские игры через постель. И теперь, припёртая к стене, ты стараешься внушить к себе доверие через женские слабости… Всё это уживалось в полковнике, существовало вместе всегда, и впервые только он осознал, насколько сильна в нём власть противоречия. Не воли, не ума, не силы и интеллекта, а именно противоречия — раздвоенного сознания и чувств. И это раздвоение считалось качеством положительным, благородным, высоким и называлось — мужеством. Под властью противоречия можно было смело шагать и по головам, и по судьбам, и по трупам, быть судимым и оправданным, ужасаться и творить жестокую реальность. «Гогия, ты памидоры любишь? Кушать — да, а так — нэт…» Слёзы делали её некрасивой, и она, зная об этом, наверное, старалась никогда не плакать. Теперь же не стеснялась ни красных пятен на скулах, ни растянутых, бесформенных губ и заложенного носа. — Не плачь, — попросил полковник, сдерживая дыхание. — Давай вместе делать дыхательную гимнастику… Вот так, медленно втягиваешь воздух и задерживаешь дыхание. Чтобы успокоилась диафрагма. Считается, что диафрагма разделяет в человеке душу и тело. Если душа болит и человек плачет, плевра трепещет и бьётся в конвульсиях… Ну, давай ещё раз?.. Капа набрала в грудь воздуха, затаила дыхание. Он осторожно запрокинул её голову, уложил возле своей груди и стал вытирать слёзы ладонью. Она сделала несколько упражнений и тихо проговорила: — Какая смешная у тебя борода… Мягкая, как у подростка. — Потому что ещё ни разу не брил. — И голову не брил? — Нет… Я был лысый. — Теперь седой… волосы серебристые. Она уткнулась в шершавую армейскую куртку и уснула. Ему вновь казалось, что на сеновале стоит один лишь солдатский запах… Полковник проснулся от шума дождя. Старая крыша на сеновале отчего-то перестала светиться щелями, но кое-где о хрусткое сено билась капель. Он хотел посмотреть, который час, однако на этой руке спала Капитолина. Это была отработанная привычка — отмечать время, сейчас совершенно ненужная, потому что ничего вокруг, кроме сеновала и дождя, не существовало. Полковник укрыл Капу краем плащ-накидки, прижал к себе плотнее расслабленное сном тело и бездумно закрыл глаза. И вдруг где-то неподалёку раздался выстрел, затем ещё два, почти слитых в единый. По звуку он определил, что стреляют из карабина. Капитолина вздрогнула, но не проснулась. Через несколько минут выстрел грохнул где-то на краю луга, и сквозь шум дождя послышались неясные крики. — Что это? — спросила она испуганно. — Не знаю… Наверное, охотники, — предположил он. — Почему так темно? Который час? — Кажется, вечер, — легкомысленно сказал полковник. — Это нас ищут! — уверенно заявила Капитолина. — Слышишь голоса?.. Кто-то шёл к сеновалу — хлюпала вода, доносился непонятный говор. — Давай спрячемся? — тихо засмеялся он. — Пусть ищут! Полковник ухватил большой пласт сена и навалил на гнездо. Сразу стало тепло, пыльно, окружающий мир отдалился и на некоторое время заглох даже шум дождя. — А корзины?! — зашептала Капа. — Найдут! Корзины остались где-то сверху. — Темно, не заметят… Здесь было так хорошо, что не хотелось думать о каких-то корзинах. Они лежали, прижавшись друг к другу, касаясь щеками, плотно придавленные сеном, как душным, толстым одеялом. Кто-то распахнул дверь, сказал громко: |