Книга Ричард Длинные Руки - принц-консорт, страница 29 – Гай Юлий Орловский

— Правда? Как замечательно!

— Я тоже так думаю, — ответил я. — Обожаю подносить сюрпризы под самый нос. Ну, я пошел, досочиняю кое‑что до рифмы.

В большом зале, а также в двух соседних громко играет музыка, слышится дружный топот, несколько десятков пар одновременно подпрыгивают и опускаются на каблуки, то ли местный танец, то ли некий общекоролевский, никогда не разбирался в них, понятно только, что завтра разойдутся вовсю, а пока только репетиция.

Заглянул, проходя мимо двери, у всех такие серьезные лица, то ли разучивают новые движения, то ли опасаются, что худших танцоров отправят к хирургу. Музыка, конечно же, проще не бывает, но здесь другой пока не знают, дудки да смычковые, даже барабан я внес в этот мир совсем недавно, здесь считается, что я его придумал для военного зова.

Мельком увидел Ротильду на троне, величественная и прекрасная, сидит в царственной позе, опустив руки на подлокотники, в лице смелость и решительность, непросто моим военачальникам придется отстаивать принципы, от которых я велел не отступать.

Это в самом деле королева, мелькнуло восхищенное. В каждом движении, жесте, повороте головы, гордом и властном взгляде. И одета, как королева: в простом синем платье, густо расшитом жемчугом, но без излишней пестроты и так раздражающих мужчин фижмочек и оборочек. Даже не знаю, почему раздражают, просто раздражают, но похоже, ей тоже не нравятся, потому и велела сшить такое платье, что именно ей по вкусу… и плевать на то, что и мужчинам нравятся именно такие.

Неглубокий продольный вырез, но грудь не видно, на шее ожерелье из синих камешков, настолько недрагоценных даже с виду, что могут быть и амулетами, хотя для амулетов все‑таки слишком красивы.

Я еще раз взглянул украдкой на сильное лицо умной и властной женщины, что вообще‑то сейчас занимается ерундой, и направился к лестнице, где почти на самом верху наши королевские покои.

В нарочито узком коридоре, это чтоб легче держать оборону, один стражник и один слуга вблизи моей двери. Оба лишь проводили меня равнодушными взглядами, в Баллимине как‑то все забыли, что это я привел сюда Ротильду, а не она прибыла сама, ведя в арьергарде мужа — консорта.

Бобик ворвался следом, сытый и довольный, обычно поджарое брюхо отвисает, как у коровы, пробежался по обширной комнате и тяжело грохнулся в самом центре на ковер.

— Завтра, — сказал я ему, — завтра похудеешь, морда. Будет тебе веселая пробежка до самого Геннегау!

Он посмотрел на меня сонно и уронил голову на лапы. Если завтра в путь, то надо не просто успеть поспать, но и выспаться, говорил весь его вид.

Я снял через голову перевязь с мечом и поставил у изголовья. Все верно, завтра после коронации сразу же унесусь к морю… и начнется настоящая работа: флот, железная дорога, посмотрим, что успели придумать наши алхимики, чтобы ускорить технический прогресс, а уж социальным я обеспечу, пусть только ахают и разводят руками, удивляюсь такому сладкому падению нравов…

Бобик поднял голову и посмотрел очень внимательно и настороженно. Я повернулся в постели, со стороны двери по направлению к ложу идет молодая женщина в почти полностью прозрачном платье.

Двигается медленно и очень неторопливо, переступая ногами, как манекенщица, очень эротично, сочная и налитая чувственностью от пяток и до кончиков ушей, крупная грудь с оттопыренными дойками колышется при каждом шаге.

На середины комнаты, глядя мне прямо в глаза, с улыбкой обнажила левую грудь, нежно — белую с сильно вытянутой вперед красной выпуклостью на конце.

Голова моя моментально накалилась, в черепе суматошно носятся тысячи, миллионы мыслей, идей и даже планов, сердце начало бухать мощно, перекрывая потоки крови в мозг, он сейчас ни к чему, и направляя в более необходимые места, а я таращил на нее глаза и не двигался, стараясь понять, что делать… и делать ли.

Она грациозно остановилась у незримой черты, сочное тело покачивается, по нему пробегает сладостная волна, выставляя лакомые для жадного хватания места, а полные губы раздвинулись в удивленно — иронической улыбке.

— Ты не ждешь меня?

Сердце мое стучит все так же мощно, но моя гостья заговорила, а это дает преимущество мне, поговорить я умею, это работать не очень, и я ответил ровным голосом, надеюсь, ей не видно, как дрожат под одеялом колени:

— Как тебе сказать… Вообще‑то обычно договариваются заранее.

Она в удивлении приподняла брови.

— А если сюрприз?

— Сюрпризы я подношу другим, — заявил я.

Бобик некоторое время слушал, переводя взгляд с нее на меня, потом уронил голову и начал посапывать мирно и спокойно.

— Я же чувствую, — проговорила она чувственным голосом, — как ты весь… да ты уже насыщаешься мною!

— Это не я, — заверил я. — Тело мое еще не есть я, ибо я не язычник, это они — цельные натуры. А я вот такой весь из себя амбивалентник. Да и вообще… я хоть и дурак местами, но не самый последний, потому не брошусь вот так, ага. Хватать то, что предлагают вроде бы бесплатно и с доставкой в постель, ну я ж не рыба, что даже не смотрит на крючок в червячке?

Она покачала головой.

— Не понимаю. Пусти меня к себе!

— В другой раз, — ответил я твердо.

— Какой?

— Ну, сперва выберем, — объяснил я, — удобное для обоих место и время. Понимаешь, мое мужское достоинство… настоящее мужское, бунтует против того, чтобы женщины нами руководили и сами выбирали единолично, как, когда, почему и на каких условиях. Я хоть и консорт, но я им тут наконсортю!

Она произнесла уже чуточку растерянно:

— Не понимаю… Я согрею твою постель и утолю жар в твоих чреслах. Или ты почему‑то боишься меня?

В голосе ее было недоверие, что вот я, такой большой и сильный, могу чего‑то бояться, и я автоматически напряг плечи и бицепсы, вырисовывая мускулатуру почетче, но взял себя, дурака, за горло и сказал высокомерно:

— Я не боюсь, просто я мудр и осторожен. И, самое главное, не стыжусь в этом признаваться.

— Но ты же мужчина!

— Еще какой, — сказал я хвастливо, почему и не похвастаться, когда уже знаю, что ничего между нами не будет, — а вот у тебя облом, правда?

— Что такое…

— Изыди, — прервал я, подумал и с великой неохотой перекрестил ее, продолжая рассматривать ее крупную колышущуюся грудь и невольно представляя, как ухватил бы и потискал, — изыди, исчадие!

Она жалобно вскрикнула, отступила. Ее тело странно изогнулось, медленно начало опадать к полу, затем оттуда выметнулась крупная неопрятная птица и с разочарованным карканьем вылетела в окно.

На полу осталось платье. Я поморщился, прислали вообще слабенькую, я таким был в самом начале, пока не научился захватывать и одежду. Не уважают меня, сволочи, обидно.