Книга Кровь среди лета, страница 10 – Оса Ларссон

— Женского? — переспросила Анна-Мария, заглядывая в дело.

— Да, она собрала такую группу и назвала ее «Магдалина». Сейчас в моде подобные организации. Женщины посещали службы Мильдред Нильссон и своей деятельностью возмутили многих. Так говорили и их противники, и они сами.

Анна-Мария кивнула и вернулась к бумагам. Она щурилась, читая протокол вскрытия тела и заключение патологоанатома Похьянена.

— Ее сильно избили, — сказала Анна-Мария, — «Переломы черепа… трещины… повреждения мозга… кровотечение между мягкой и жесткой мембранами…»

Тут она заметила недовольную гримасу на лице прокурора и Свена-Эрика и продолжила чтение про себя.

Нехарактерное, будто сдерживаемое насилие. Раны в основном не более трех сантиметров в длину, если считать с разрывами соединительной ткани. Сильные повреждения мягких тканей. Но вот другое: «На левом виске рана удлиненной формы… сине-красная… припухшая… слева в трех сантиметрах ниже слухового прохода и в двух сантиметрах выше следы ударов…»

Ударов? А что об этом сказано в докладе полиции? Она пролистывает еще несколько страниц вперед. «Следы ударов и вытянутой формы раны на левом виске, нанесенные ломом или подобным предметом».

Свен-Эрик продолжал докладывать.

После службы священник переоделась в ризнице, заперла церковь и спустилась к реке неподалеку от здания краеведческого клуба, где стояла ее лодка.

Там на нее напали. Убийца отнес тело в церковь и поднялся с ним на хоры, предварительно заперев двери. Преступник обмотал шею жертвы железной цепью и повесил ее на органе.

Мильдред Нильссон вскоре была обнаружена церковным сторожем, тоже женщиной, которая приехала в церковь на велосипеде, повинуясь внезапному желанию украсить алтарь цветами.

Краешком глаза Анна-Мария взглянула на сына. Он добрался до ящика с подлежащими уничтожению документами и принялся рвать бумагу за бумагой. Невообразимое счастье!

Анна-Мария продолжила чтение. Серьезные повреждения верхней челюсти и скулы. Один зрачок расширен: левый шесть миллиметров в диаметре, правый — четыре. Причина — повреждения мозга. «Верхняя губа сильно распухла. Правая ее сторона сине-фиолетового цвета… вскрытие показало сильное внутреннее кровотечение». О боже! Резцы на верхней челюсти выбиты. В полости рта обнаружено большое количество крови и два чулка, которые убийца засунул в горло жертвы.

— Били в основном по голове, — заметила Анна-Мария.

— Две раны на груди.

— «Нанесены похожим на лом предметом».

— Вероятно, ломом.

— «Рана на виске удлиненной формы»… Это первый удар, как вы думаете?

— Похоже. В таком случае можно предположить, что он правша.

— Или она.

— Да. Но преступник нес тело от реки до церкви, а это довольно далеко.

— Почему именно нес? Ее могли положить, скажем, в тачку.

— Ты же знаешь Похьянена. Он указал, как именно стекала с нее кровь: сначала она бежала с груди в сторону спины.

— Значит, тело лежало на спине.

— Да, криминалисты осмотрели это место. Совсем недалеко от берега, где стояла ее лодка. Иногда Нильссон использовала ее, чтобы переправиться на тот берег, в Пойкки-ярви. На берегу возле лодки обнаружены ее туфли.

— Что дальше? Я имею в виду кровотечения.

— Дальше были менее обильные кровотечения от ран на лице и голове в области темени.

— О’кей, — согласилась Анна-Мария. — Убийца нес ее, обхватив за плечи, головой вниз.

— Да, это все объясняет. Согласись, слишком большая нагрузка для утренней гимнастики сельской домохозяйки.

— Вероятно, и я смогла бы перенести ее, — заметила Анна-Мария. — Да и повесить на органе тоже. Она ведь была совсем маленькая.

«Особенно если бы я была вне себя, в ярости…» — добавила она мысленно.

— Кровотечения от последних повреждений идут в направлении ног, — продолжал Свен-Эрик.

— Это когда ее уже повесили?

Свен-Эрик кивнул.

— То есть тогда она еще не умерла?

— Не совсем. Так написано в заключении.

Анна-Мария посмотрела в документы. Небольшое кровотечение на коже пониже раны на шее открылось, когда Мильдред уже повесили. Судмедэксперт Похьянен полагал, что тогда она умирала, то есть была чуть жива, вероятно без сознания.

— А что с этими… чулками… во рту? — спросила Анна-Мария.

— Это ее чулки, — ответил Свен-Эрик. — Ведь ее туфли нашли на берегу. Когда Нильссон повесили, у нее ничего не было на ногах.

— Такое мне приходилось видеть и раньше, — заметил прокурор. — Когда убивают таким способом, жертва дергается и хрипит. Это довольно неудобно. И чтобы заставить ее замолчать…

Бьёрнфут оборвал фразу, вспомнив один случай из своей практики. Тогда муж лишил жизни жену, предварительно избив ее. В горле женщины обнаружили полгардины.

Анна-Мария разглядывала фотографии. Разбитое лицо. Зияющий провал рта без передних зубов.

«А руки? — вспомнила она. — Если она сопротивлялась, должны остаться следы на внешних ребрах ладоней».

— И никаких следов борьбы? — спросила Анна-Мария.

Прокурор и Свен-Эрик покачали головами.

— И никаких отпечатков пальцев?

— Удалось обнаружить отпечатки на одном чулке.

В это время Густав принялся обдирать листья на фикусе, который стоял на полу в кадке. Анна-Мария попыталась оттащить мальчика, но тот ударился в крик.

— Нельзя, нет, — повторяла Анна-Мария отбивающемуся сыну, который рвался обратно к фикусу.

Прокурор хотел было что-то сказать, но тут Густав завыл, как сирена. Анна-Мария попробовала занять его своими ключами от машины и мобильным телефоном, но все это с грохотом полетело на пол. Густав решил ободрать фикус и был не намерен отступать. Анна-Мария ухватила его под мышки и потащила из комнаты.

— Я опубликую объявление под рубрикой «Отдам даром», — выдавила она сквозь зубы. — Или нет, лучше «Меняю». «Здорового мальчика полутора лет на газонокосилку».

Свен-Эрик проводил Анну-Марию до машины. «Все тот же потрепанный „форд эскорт“», — отметил он про себя. Густав забыл о своей обиде, лишь только его поставили на землю. Сначала его внимание привлек голубь, клевавший что-то из картонной коробки. Завидев Густава, птица устало взмахнула крыльями и улетела прочь, а мальчик принялся рассматривать коробку, из которой потекло что-то розовое, похожее на рвоту. Он не успел добежать до нее, когда Анна-Мария подхватила сына. Ребенок заревел, словно настал его последний час. Наконец мать устроила его на детском кресле в машине и захлопнула дверцу. Изнутри раздался приглушенный крик.

— Вот там я его и оставлю, а сама прогуляюсь до дома, — слабо улыбнулась она Свену-Эрику.