Книга Только никому не говори. Солнце любви, страница 101 – Инна Булгакова

- И тебе этого мало? — поразился Петр Романович. — Да у нас с мотивами даже перебор: месть мужчинам, шантаж мужа или жениха, провокация!

- Все, что ты перечислил — это мотивы жертвы, а не убийцы.

- Ну, она его заразила.

- Сифилисом?

Оба усмехнулись. Петр Романович уточнил:

- Нечаянный каламбур. Возможно, и сифилисом. Но я хотел сказать: своими негативными, даже безумными эмоциями.

- Для того, чтобы заразить (и тем и другим), надо войти в контакт. Как он рискнул и зачем — кто мне, профессионалу, объяснит?

- Я объясню, это несложно. Предположим, она является неожиданно (клиент занят, свидетелей — целая орава), но не уходит.

- Почему?

- Все те же мотивы. Первый: так выражается ее месть — не публичный скандал, а более утонченная: «Я здесь, за стенкой, я твой грех!» Клиент уже встревожен.

- Но не настолько, — перебил адвокат, — как если б она уселась с ним за стол — вот это игра на нервах! Маргарита, однако, отказалась.

- Ты прав. Второй мотив — шантаж: «Я тебя не подведу, если ты заплатишь, и немало!» — вот что может выражать ее поведение.

- Уже ближе к делу, — одобрил адвокат. — Так почему он не заплатил?

- В действие вступил третий мотив: провокация. Он и пошел откупиться, но чем-то Маргарита достала его.

- Чем?

- Тем же сифилисом. Неожиданно, издеваясь, объявляет — яростная вспышка мести.

- Это не согласуется с шантажом: либо месть, либо плата.

- А если он отказался платить?

- Почему? Никак не в его интересах.

- Денег таких при себе не было, — огрызнулся Петр Романович.

- С проституткой столковались бы.

- Он не знал, что она проститутка! — вдруг осенило философа. «во поле березонька стояла» — вспомнился Китеж-град и дальним эхом прогремел в душе гнев.

- Так наш дедуня донес… пострел, который везде поспел.

- Только что узнал! Понимаешь? Это романтическая история старика, у которого скоропостижно скончались иллюзии.

- Старика? — переспросил Евгений Алексеевич.

- Не старика, конечно, но ей-то всего двадцать. Всё, а особенно возраст, познается в сравнении. Ему вообразилось, что он сумел вызвать в девочке любовь — отсюда и внезапное помрачение ума, бешенство, которое реализовалось в убийстве.

- Тогда, в плане психологии, он не должен был знать и то, что она невеста Павла. Раз лелеял иллюзии.

- Верно. Из этой версии выпадает Игорь — ровесник без иллюзий, — а также Ипполит Матвеевич, растрепавший за столом столь опасный секрет.

- Таким образом, — подхватил дядя с азартом, остаются два старика: Ангелевич и я.

- Тебя я видел с галерейки.

- Все время? — в адвокате взыграл детектив. — Ни на что отвлекаясь?

- Вроде бы нет.

- Ты разговаривал с Ольгой, потерявшей гребень.

- Ну вот! Ты же слышал.

- Да может, я потом от нее узнал.

- А полковник в прихожей?

- Покрывает зятя.

- Все я проанализировал, всех перебрал, и тебя в том числе, по косточкам: ты не мог бы этого сделать.

- Извини, я человек, и ничто человеческое.

Петр перебил:

- То самое человеческое, которое тебе не чуждо, помешало бы: по своей экзистенциальной установке ты прежде всего не самец, а отец.

- Если б ты знал, Петруша, как ты прав.

- Я знаю. Ты не смог бы, под любым шантажом, покинуть сына в припадке падучей, рискуя его жизнью и смертью.

Евгений Алексеевич кивнул.

- Однажды он прокусил язык и чуть не захлебнулся кровью, Ольга была с ним одна, и это был такой ужас. Я, наверное, всю литературу прочел, но так и не нашел ключа к «священной болезни» мистиков и пророков, не менее таинственной, чем гемофилия, поразившая наследника российского престола — и наше столетие окрасилось кровушкой — вот символика, философ, вот жуть!

Племянник знал-перезнал о пристрастии адвоката — по роду профессии, по психическому складу — к звонкой риторике. Но сейчас он был захвачен тайной и силился вспомнить какой-то глубинный момент, промелькнувший в дядином «откровении», действительно какую-то жуть. и выговорил:

- Наследник императора Павла был вынужден каждое утро проходить через комнату-музей, где вдова выставила окровавленные одежды его убитого отца.

- Правда? — воскликнул дядя. — Мать такое для сына сделала?

- Сделала, — подтвердил Петр Романович, чувствуя, что «момент» миновал, не проявив сути, не напомнив, в этой связи, о чем-то очень важном. А дядя продолжал на мистической, так сказать, ноте:

- Достоевский — мой основной источник — ощущал перед припадком неземное просветление.

- Может быть, демоническое, — бросил Петр Романович задумчиво. — Его сын Алексей умер от наследственной эпилепсии.

- У нас в роду не было! Мы с покойным Романом вспоминали, вычисляли.

- Значит, со стороны Ольги.

- Стоит ли впутывать генетику? Я ознакомился с самыми различными доктринами и пришел к выводу: бесовство, как и благодать, может поразить неожиданно, незаслуженно, даже ребенка. — Дядя искоса, вверх взглянул на распятие. — Он будто бы исцелял.

Племянник спросил:

- А кто исцелил Ипполита?

- Еще одна тайна. Однако — бес вышел, надеюсь, навсегда. — Адвокат закрыл тему. — Возвращаясь к нашим баранам, замечу, что Валерий Витальевич на роль твоего «Старика» тоже не годится: он любил свою жену и — прими к сведению — продолжает ее любить.

- Дядюшка, у тебя слишком старомодный взгляд на вещи. Любовь сексу не помеха: твой сын рассказал, очевидно со слов Вари, как владелец заведения познакомился со стриптизеркой.

- Как?

- На улице. Почувствовал неодолимое влечение к юному телу. престарелый царь Соломон! — не удержался и философ от сарказма. — Тебе это ничего не напоминает?

- В каком смысле?

- Четвертое июля девяностого года, Мастер с Маргаритой у Патриарших прудов.

- Ты говоришь такими загадками.

- Какими говорил Подземельный и из-за каких погиб.

- Он видел Ангелевича с нашей Маргаритой? — дядя обомлел.

- Ее не рассмотрел.

- Откуда тебе известно?

- Во-первых, он вовремя не отреагировал, в Ялту укатил. Во-вторых, память у медика неплоха — но неточна, я убедился.

- Петр, помилуй! Аналитик — сдвинувшийся на научном прогрессе, безобидный чудак.