Онлайн книга «Птенцы Виндерхейма»
– И, – закончил Фридмунд, – теперь только от нас с тобой зависит, будет новый Катаклизм или нет. Давай прочтем! – Тебе книжки писать надо. – Альдис схватила очередной мешок и вдруг поняла, что этот тюк – последний. За разговором они незаметно покончили с работой. – Давай прочтем! – не отставал сокурсник. – Я никогда этого не сделаю. – Девушка машинально прижала руку к груди. Конверт из плотной бумаги прощупывался даже через слой ткани. – Это будет некрасиво, непорядочно и просто подло. Сигрид не заслуживает подобного. Дурашливая улыбка сползла с лица юноши. Сейчас он был серьезным и даже взволнованным, только в глазах по-прежнему горел огонек жадного любопытства. – Слушай, разве тебе не интересно? Там ведь может быть написано о нас с тобой. Или о преподавателях. Или… о Хельге. – Он испытующе всмотрелся в ее лицо. – Тебе ведь интересен Хельг, да? Альдис очень старалась, но при упоминании сванда ее все равно передернуло. – От нас не убудет, а если не сможем восстановить первозданный вид конверта, то я возьму вину на себя и скажу, что письмо унесло ветром в море. – Фридмунд погладил свой бритый череп. – Постричь меня она вряд ли сможет. – Разумеется, мне интересно, но… – Что «но»? – Дело не в наказании. Подумай, каково было бы тебе, если бы твою переписку вскрыли и прочитали просто так, от нечего делать? И я не думаю, что Хельг такая уж большая величина, чтобы о нем писали тайные письма. – У меня нет секретов от людей и богов. Поэтому мне все равно. – Парень душераздирающе вдохнул. – Ну и ладно! Йотун с ней, с вашей ротной, если ты такая правильная. Ты вот лучше скажи… – Что сказать? Сокурсник подмигнул: – Хельг тебе нравится, да? От такого предположения она оторопела: – Нет! Разумеется, нет!!! Ох, как эмоционально это получилось! Проклятье, не лучше ли было сразу сказать что-нибудь вроде: «Я его ненавижу. Я думала, что не умею ненавидеть, что ненависть – удел слабых, но он заставил меня ненавидеть, и поэтому я ненавижу его еще сильнее». Ей восемь лет. Она стоит, еле сдерживая слезы обиды и ярости, а соседский мальчишка – пухленький, чернявый и горбоносый с наслаждением снова цедит: – Полукро-о-овка! Немочь бледная! Удар. Мальчишку учили драться, но он не ожидал нападения и теперь прижимает руку к разбитому носу. Позже врач выправит свернутый нос, но гордым профилем соседу уже не хвастать. Крупные красные капли пятнают белую тунику. Он вскакивает, выкрикивая угрозы и оскорбления, и вот уже на поляне для пикника, захлебываясь ненавистью, сплетаются два рычащих и ревущих зверька. Вкус чужой крови, обломанные ногти, боль в сбитых костяшках, животное урчание, идущее откуда-то из самого нутра, и ненависть, ненависть, ненависть. Она приходит в себя, сидя верхом на поверженном противнике и выкрикивая ему прямо в лицо: – Моя мать в тысячу раз благороднее тебя, вонючий ослиный помет! По лицу текут злые слезы. – Что здесь происходит, юная леди? – Голос отца холоднее стылой февральской вьюги. – Папа… – И становится очень страшно. Отец говорил с ней, говорил перед этой поездкой. И она обещала, клялась, что будет выше любых насмешек. Что она будет достойна своего рода и своего происхождения, что не опозорит и не унизит свое имя. И вот она его унизила. Девочка встает с поверженного противника. Встает медленно. Встает так, будто воздух внезапно стал вязким и липким. Надо повернуться. Надо встретиться с отцом глазами. Надо… Она знает, что прочтет в его глазах. Презрение. – Папа, – повторяет она дрожащим голосом и умолкает. Что можно сказать? Как оправдаться? Слова падают, как камни: – Только глупцы отвечают на насмешки ударом. Только ничтожные и ни на что не способные ненавидят. Только слабые духом не умеют обуздывать свои чувства. – Папа, – шепчет девочка, – прости. – Ты разочаровала меня, – говорит отец, и это как приговор. А потом добавляет то, что она слышала уже не раз за свою недолгую жизнь: – Неудивительно. Я слишком многого от тебя хочу. А ты всего лишь женщина. Презрение – максимум, чего достоин человек вроде Хельга. Ненавидеть его – это унижать себя. Но отказаться от ненависти не получается. «Папа, прости». – Мне совсем не нравится Хельг, – повторила девушка. – Ага, ага. Ну конечно же нет. – Фридмунд согласно кивнул и еще раз подмигнул. На лице его застыла ухмылка. – Ты мне не веришь?! – Почему-то понимающая, скабрезная ухмылка бритоголового взбесила ее сильнее любых слов. – Да я с ним на одном острове срать не сяду! – Ну, ты и терпеливая. – Фридмунд опасливо отступил. – Или тайком на Бьёрсфордор плаваешь? Ярость схлынула, как уходит вода в отлив. Альдис невольно расхохоталась: – Ты просто невозможен! Невероятное трепло. Почему я не могу на тебя злиться? Сокурсник приосанился: – За это меня девушки и любят. Кстати, а я тебе нравлюсь? – Угу. Особенно твоя стрижка. Девушка швырнула последний тюк на площадку перед канаткой и облегченно выдохнула: – Все, вроде закончили. Пойдем, что ли? – А ты сейчас куда? – К Сигрид. Она, наверное, в своем коттедже. – Я провожу! – вызвался бритый. – Давно хотел посмотреть, где Уничтожительница Волос обитает. По дороге сокурсник сначала развлекал ее смешными историями, а потом как-то незаметно разговор снова свернул в сторону более интимных вопросов. – Наверняка ты по Дроне вздыхаешь. – Фридмунд покосился на девушку и сам вздохнул. – Кого из девчонок ни спросишь, все по нему сохнут. И что в нем такого? Подумаешь, сто раз отжаться может. Я, знаешь ли, тоже много чего могу. Но я же этим не хвастаюсь! Альдис изумленно покачала головой. Она-то думала, что выяснение, кто кому нравится, – прерогатива исключительно женская. Нет, ну не то чтобы она оставалась совсем безразлична к Дроне… Бхата трудно было не уважать. Бесстрашный, великодушный, уверенный в себе. Его словно окутывала аура успеха и силы. А уж что он вытворял на учебной площадке! Когда Дрона двигался по ней с бокеном или кхандой, он был воистину прекрасен. Стремительные, легкие и точные движения, смертоносная грация профессионала. На такое можно смотреть часами… Но «вздыхаешь» было каким-то неверным, глупым словом. Оно не вмещало в себя ни уважения, ни восхищения, ни желания учиться, чтобы стать такой же сильной. В нем было только куриное кудахтанье и фальшивые слезы в подушку. |