Онлайн книга «Смерть за смерть. Кара грозных богов»
|
Лишь Розмич, как казалось, усталости не чувствовал. И хмельное пил, будто в последний раз. Он весь вечер пытался скрыть терзавшие душу сомнения, но всё-таки не выдержал. Низко наклонившись к Ловчану, спросил: – А может, зря я? – Чего зря? – нахмурился соратник. Пьяно икнув, вновь потянулся к бражке. Птах тоже в стороне не остался – приподнял бровь, выжидательно уставился на говорившего. – За… затеял, – признался Розмич нехотя. – Затеял с Затеей? – хохотнул Ловчан, окончательно вогнав друга в краску. Предстоящее сватовство секретом не было, о нём не раз упоминали за столом. Потому и белозёрец Птах не удивился. – О ней. Что, если поспешил, а? Вдруг не любит… Терзанья Розмича здорово развесилили и Ловчана, и Птаха. Первый даже подавился бражкой, щедро расплескав питьё. Он прищурился, толкнул белозёрца в бок: – Слышь, Птах! Может, за лекарем послать? А то у него, кажись, горячка! – Не… Лучше за девкой сговорчивой. – Это почему? – А потому. Сколько бок о бок с Затеей плыл? – Три седьмицы, – ответил Ловчан хитро. – Стало быть, накопилось. Теперь в голову сшибает, рассудок мутит, – заключил Птах. – Да ну тебя! – рыкнул Розмич. Хотел разозлиться – не получилось. – Я же серьёзно говорю! – Так я тоже серьёзно, – не скрывая улыбки, отозвался белозёрец. В ответ Розмич оскалился, показывая неровный ряд зубов. Птах тут же перестал веселиться, лицо стало сперва хмурым, после жалостливым. Слова прозвучали предельно серьёзно: – Откажет. Как пить дать, откажет! – Это почему же? – Розмич опешил. – Ты зубы свои видал? Кривые и половина выбита… – И чё? – Чё… На кой ляд ты девке без зубов сдался? Как орехи для неё колоть будешь? Лицо дружинника вытянулось, глаза выкатились. Ещё чуть-чуть – и в обморок упадёт от горя. Глядя на Розмича, Ловчан не выдержал, прыснул. Вслед за ним расхохотался и Птах. – Ах вы ж!.. Сговорились! – От возмущённого крика крыша общинного дома едва не обрушилась. Розмич погрозил кулаком, чем тут же согнал с места сметливого Ловчана. Правда, уйти далеко тот не смог – выпитая бражка с ног сшибла. Теперь уж весь дом сотрясался от хохота, разбавленного пылкими ругательствами захмелевшего дружинника. – А ежели серьёзно, – отсмеявшись, сказал Птах, – зря ты губы кусаешь, Розмич. Нравишься Затее, это все поняли. И Жедану тоже по душе… – Как поняли? Когда? – А на второй день и догадались, – расплылся белозёрец. – Как? – не унимался Олегов посланник. – Она же глаз всю дорогу не поднимала! – Не поднимала? Ну-ну! Опускала, когда ты к ней поворачивался! А всё остальное время на тебя таращилась. Как только дыру взглядом не протёрла? И румянец, коли речь о тебе заходила, во всю щёку вспыхивал, как после оплеухи. – Правда? – удивился Розмич. Сам подобного не замечал. – Вот те крест! – выпалил Ловчан, нарочито передразнивая кульдея. Розмич невольно поморщился. Кульдей с Онеги и до самого Белозера спокойствия не давал, всё жалился и возмущался насчёт убитой ромейки. Пытался доказывать, дескать, встреча с дозором никакая не удача, и если бы рабыню в живых оставили, исход был таков же. Его, конечно, не слушали, часто посылали подальше, но священник всё равно лез, разглагольствовал. – А что же мне самому только трижды улыбнулась? И только однажды заговорила? – выдохнул Розмич. – Так ведь баба! – не моргнув, пояснил Птах. – У них всегда так! Коли любит – никогда не скажет и виду не подаст. Догадайся, мол, сам. – А как же я догадаюсь, коли виду не подаёт? – Мда… Прочно тебе любовь разум отшибла. Это ж первый знак – ежели молчит при тебе и глазами по полу шарит, значит, любит! – А ты и сам не лучше был! – усмехнулся Ловчан. – Тоже: то краснел, то бледнел. Рассказать кому из алодьских, особливо тем, коих ты за косу и на сеновал, не поверят. Розмич зарделся, как баба. Сколько раз сам над друзьями и приятелями подтрунивал? Скольким объяснял, что от девки признания ждать без толку. И вместо того чтобы мучиться, лучше за косу поймать и в укромный уголок отвести. Тискать начнёшь, и сразу ясно, люб али нет. Сам, сколько себя помнил, всегда люб был. Скольких в угол ни зажимал – ни одна больше положенного не голосила. А уж когда платье задирал, так и вовсе льнули, прижимались, тёрлись… Воспоминания стали вдруг неприятны. Он начал мысленно оправдываться перед Затеей, опять покраснел. Тут же в памяти всплыл единственный разговор, состоявшийся сразу, как из Онеги вышли. Розмич, будто невзначай, подсел к Затее. Та глаз не подняла, улыбнулась только. – Сильно бьярмов испужалась? – осторожно спросил дружинник. Девушка слов не нашла, только кивнула. – А ты правильно сделала, что кричать начала. Я ж на твой голос шёл. Её бровки взлетели на середину лба, в синих глазах плескалось недоумение. – На голос, говорю, шёл. Услышал, как зовёшь, и сразу помчался. – Я не кричала, – нехотя призналась девица. – Мне сразу, как поймали, рот тряпицей закрыли. – И добавила спешно: – Но я в мыслях тебя звала. Очень-очень! А Розмич понял: врёт, чтобы не обидеть. И до того гадко на душе стало – едва волком не завыл. С той поры с Затеей не заговаривал, отказа боялся. И как при таких делах решился о сватовстве заикнуться? Не иначе нечисть за язык потянула. Эх, вернуть бы всё обратно! Встать снова перед Полатом, а на вопрос о заветном – промолчать. Вместо сватовства просто так прийти, в гости. И смелости набраться, спросить Затею открыто… – Э, брат… Что-то ты киснуть начал, – заметил неугомонный Ловчан. – Может, бражки подлить? Или впрямь… сговорчивую позвать? Розмич отмахнулся. Одна мысль о других бабах заставляла кривиться, будто речь о гадости какой. – Спать пойду, – заключил он. Встал, пошатываясь. – А завтра – как боги решат! Его проводил одобрительный гул и весёлые смешки соратников. В глубине души многие завидовали. И неважно, что ответит Затея, главное – нашлась на Белом свете девка, способная сердце грозного воина захватить. А воину без любви никак нельзя, это всем известно. Что дружинник по жизни знает? Как князю служить да как кишки супостату половчее выпустить. Всё! И если сердце от любви никогда не дрогнет, воин зачерствеет, вконец озлобится. Убивать станет не задумываясь. А толку от этого мало. Поднимая меч ли, топор, нужно точно знать, ради чего бьёшься. За одного только князя – глупо. За землю? Сама по себе земля ничего не стоит. Важно, чтобы жили на ней родные люди, за счастье которых и голову сложить не жаль, жили или лежали в ней. |