Онлайн книга «Непогребенные»
— Более чем. До тех пор, пока он не пытается нарушить равновесие. К сожалению, именно это с тобой и случилось. Гармония вернется после того, как Желтый перестанет претендовать на контрольный пакет акций твоего мозга. — И что же мне делать? — Указать темной половине на ее место. Что еще непонятно? Борьба с нею продлится до конца твоих дней. Оружие Желтого — страх. Твое — свет путеводной звезды. Шансы равны, Анатолий. — Свет путеводной звезды? Ты имеешь в виду… Толик сунул руку в карман, и в этот момент из гущи листвы раздался хриплый смех. Веревка с петлей на конце скользнула под подбородок Шамана. Рывок, и алтаец повис на аркане, как тряпичная кукла. Еще один рывок, и он исчез в ветвях Мирового Дерева. Вместо него вниз спрыгнул Желтый. На нем была головная повязка Шамана и его балахон, вот только змеи из полосок ткани ожили, превратившись в безглазых червей. На повязке же вместо причудливого рисунка появился орнамент из черепов и скрещенных костей. — При всем должном уважении, Томский, ты забываешь о равновесии! Наша дуэль должна проходить честно, по-мужски, один на один. А ты опять обращаешься за помощью к посторонним. Где же, спрашивается, гармония и всемирный баланс?! Мне постоянно приходится кого-то изолировать! Непорядочно, Толян. И, тем не менее, твоих надоедливых дружков уже нет. Одного я распял, второго скормил карги. Счет два ноль в мою пользу! Желтый, как всегда, использовал чужую манеру поведения, принадлежащие другим слова, трансформируя их в свои уродливые образы. — Прекрати! Рука Томского все еще оставалась в кармане. Пальцы нащупали шнурок; Толик потянул за него и достал пуговицу. Желтый кругляш обжигал пальцы. Не задумываясь над своими действиями, Томский вытянул руку в направлении Желтого. Пуговица превратилась в раскаленный добела шар. Сгусток чистого света. Толик не видел, как и в какой момент исчез Желтый. Его просто не стало. Вместо гладкого ствола Мирового Дерева Томский увидел перед собой шершавую бетонную стену и круглое отверстие, прикрытое литой декоративной решеткой. Звезда в лавровом венке. Окно в мир Невидимых Наблюдателей. Толик ожидал услышать шепоты и вздохи, но вместо этого раздался голос Отто: — Пьять. Самое большее дьесять минут. Они придут в себя и смогут отвьечать на вопросы. * * * Голос доносился вовсе не из-за решетки. Лютц стоял где-то за спиной, но повернуться к нему лицом Толик не мог: руки были связаны за спиной, а лодыжки прикреплены к ножкам металлического стула несколькими витками толстого кабеля в белой изоляции. Ах, да! Он в Академлаге. В плену у людей, которые должны были умереть много лет назад, но оказались живее всех живых благодаря циклическому замораживанию и оттаиванию. Томский закрыл глаза. Не стоит показывать Куницыну и компании, что он пришел в себя. Сначала необходимо собраться с мыслями и быть готовым отвечать на вопросы, которые, по словам Лютца, ему собираются задавать. «А чего, собственно, собираться? Зачем юлить? Может, взять, да и выложить все начистоту? Нет никакой КПСС, не будет указаний сверху. Партия и правительство забыли о вас, граждане замороженные, еще до того, как сами канули в небытие. Ваши блистательные разработки нужны скрипучей телеге под названием Метро как пятое колесо. Это ж надо так проколоться! Совершить длиннющий прыжок во времени и попасть не в светлое коммунистическое будущее, а в кромешный ад! Наши соболезнования, Исай Александрович!» Томский поморщился и мысленно перечеркнул воображаемые строчки своего выступления перед публикой из благословенных пятидесятых. Неизвестно как они отреагируют на сообщение о том, что мир ухнул в пропасть, а вместо красных флагов на зданиях министерств сидят птеродактили. Могут решить, что над ними издеваются. Могут получить такой шок, что поддадутся первому порыву и прикончат гостей из будущего. На Руси всегда предвзято относились в гонцам, приносящим дурные вести. Иногда ругали матерными словами, иногда заливали в глотку расплавленный свинец. Нет уж. Пусть первыми переговоры начнут они, а Томский заговорит лишь после того, как будут обозначены куницынско-лютцевские позиции. Толя вдруг поймал себя на мысли, что испытывает дежа вю. Он опять в секретной лаборатории. Щиколотки и запястья вновь скручены проволокой. Отличие лишь в том, что профессор Корбут предпочитал работать с лежачими пациентами, а профессор Куницын привязывал подопытных к стульям. Разница весьма и весьма несущественная. «Так-то, Томский. За что боролся, на то и напоролся. Может статься, товарищ, что вместо лечения от генетического модификатора ты получишь полный курс оттаивания-замораживания сроком лет на пятьдесят…» — Толик. Эй, Толян! Ты как? — Нормально, — прошептал Томский в ответ на шепот прапора. — Если бы не твоя любовь к халявному чаю, то было бы еще лучше. — Хрен с ним с чаем. Ты на эти решетки погляди! — Уже видел. — Выходит, что на той станции мы этих клоунов слышали. — Ага. И учти, эти клоуны могут тебе сейчас клизму поставить, а ты и не пикнешь. — Пусть только попробуют! Аршинов сидел справа от Томского и тоже был тщательно привязан к стулу. Вездеход занимал левый стул. Толик забеспокоился. Случайно или намеренно ему отвели почетное место в центре? Ученые явно считают его главным, и если что-то будет не так, то пыхтеть всерьез придется в первую очередь именно ему… Послышались шаги, и перед пленниками появился Куницын. Выглядел он очень взволнованно, хотя и пытался это скрыть. — Анатолий Томский — ваши настоящие имя и фамилия? — Не вижу необходимости скрываться за псевдонимом. Я не настолько известен. — Хорошо. Только один вопрос, Анатолий. Он не имеет отношения к делу, но… Как он умер? Это было покушение? — Кого вы имеете в виду, Исай Александрович? — Его. Самого, — Куницын пригнулся, словно опасаясь удара палкой по спине. — Сталина. — Своей смертью он умер, — ответил за Томского Аршинов. — Удар его хватил. На ближней даче. Сутки на полу провалялся. Два дня без врачебной помощи — тут хошь не хошь, а умрешь. Куницын нервно ломал пальцы. — Легкая смерть. Он такой не заслужил… — Мы-то здесь при чем? — не унимался прапор. — Не вижу связи между легкой смертью Сталина и тем, что нас привязали к стульям. Может, хватит дурака валять, товарищ Куницын? Освободите нас, и мы забудем об этом досадном происшествии. — Решать это не мне, — покачал головой старик. — Все будет зависеть от степени искренности, с которой вы будете отвечать на вопросы. После смерти Сталина во главе страны, конечно же, встал Лаврентий Павлович? — Не встал, — буркнул Аршинов. — Расстреляли его в конце пятьдесят третьего. Как врага народа. Так что можете смело нас развязывать. |