Онлайн книга «Десантура-1942. В ледяном аду»
|
– Впрочем, товарищ подполковник, помочь кой-чем могу. Мы тут на гарнизончик налетели маленький. Немцев в капусту положили, конечно. По амбарам – туда-сюда – нет продовольствия у фрицев. А один открыли – там семя льняное. Набили пару мешков себе и амбар сожгли, к чертовой матери. – Местным бы оставили… – буркнул Тарасов. – Да каким там местным, – горько махнул рукой Полкман. – Побили там местных. Кого помоложе, угнали в Демянск на работы. Старух же… Эх… Партизан помолчал, а потом продолжил: – Оставлю я тебе, товарищ подполковник, эти мешки. Поделите меж собой. Тарасов хмыкнул: – Издеваешься? По полгорсти на брата выйдет. Лучше с ранеными отправьте на базу. Врачи рады будут. – Врачи? – удивился Полкман. – Врачи, Мартын Мартынович, врачи. Жрать нечего, так раненые придумали кору жрать с деревьев. Как зайцы. А желудок-то не заячий. Человечий. Ну и мучаются запорами. Так что твои семечки в самый раз будут. Вместо касторки. Может, и не помогут, а все одно больше нечем. Гриншпун! – крикнул Тарасов, увидав, что уполномоченный особого отдела приближается к ним. – Гриншпун! Иди сюда, с партизанами познакомлю! Гриншпун подошел молча и ожег холодным взглядом Полкмана: – Ваши документы! Полкман удивился: – А вот нет документов! Вона два мои документа – сыновья. Один – Мартын, другой – Давид! – Документов нет? Почему? – прищурился особист. Тарасов захотел было придержать озлившегося особиста, но придержал сам себя. По-своему Гриншпун был прав. Мало ли кто по лесам шляется… – Не успел захватить, когда из дома через окно сигал. А пацаны мои – взяли. Успели, – набычился Полкман. Гриншпун подозвал сыновей партизанского командира. Долго изучал их комсомольские билеты. Сверял фотографии с лицами. Сыновья были в отца. Такие же медведи здоровенные. И суровые. – Взносы за полгода не уплачены… – задумчиво сказал Гриншпун, вертя в руках комсомольские билеты. – Кровью платили, – ответил за сыновей Полкман. – И своей, и чужой. – Кто этот человек? – не обращая внимания на Мартына, спросил парней уполномоченный. – Отец, – ответил тот, который побольше в размерах. – Полкман Мартын Мартынович. Командир демянского партизанского отряда. – Давид… – протянул Гриншпун парню его билет. – Больше на Голиафа похож. Парень не улыбнулся шутке. А документ завернул в тряпочку и сунул за пазуху. – Значит, подтверждаете? – спросил особист у второго – тоже Мартына. Тот молча кивнул. – Ну, ну… – неопределенно ответил Гриншпун. Потом повернулся к Полкману: – Извините. Работа такая… Николай Ефимович, вы закончили с ними? Поговорить надо. Тарасов вместо ответа шагнул к Полкману: – Мартын Мартынович, сейчас вас боец проводит к врио начштаба, там решите технические вопросы, лады? Полкман кивнул. – Полыгалов! Проводи партизан! Рядовой Полыгалов, ставший порученцем Тарасова после того, как в штабном шалаше погиб вместе с Шишкиным и лейтенант Михайлов, махнул Полкману и сыновьям рукой. Проходя мимо особиста, Мартын-старший не удержался и буркнул: – Шлемазл. Поц гойский. Буркнул тихо. Но так, чтобы Гриншпун услышал. Тот не удержался от улыбки, когда партизаны скрылись в лесу: – Надо же, ну никак не думал, что меня тут еврейским матом обложат… – Борис, – Тарасов улыбку не поддержал. – Ты что за спектакль устроил? Членские взносы приплел какие-то? – А они, командир, и впрямь не уплачены. Впрочем, это не мое дело… – Именно! – перебил его подполковник. – У тебя что, паранойя разыгралась? Мужики у нас раненых заберут и на Гладкий Мох на санях отвезут. Понял? – А ты уверен, что на Гладкий Мох? – перебил Тарасова Гриншпун. Тот осекся от неожиданности. – Ты что… – Идемте, товарищ подполковник… И Гриншпун зашагал в ту сторону, откуда появился несколько минут назад. Тарасов поспешил за ним. Через полчаса они были на месте. Месте происшествия, которое было оцеплено взводом охраны. – Смотри, подполковник. – Гриншпун сдернул тряпку с котелка, стоявшего рядом с костровищем. – Ну, котелок… – пожал плечами Тарасов. – Ближе смотри, – особист осторожно, как что-то противное, взял круглый котелок за проволочную ручку и поднес к лицу комбрига. – Жирный изнутри. И мясом вроде пахнет. И что? – Идем дальше, – отбросил котелок особист. Он зашел за кусты. Под ними лежал десантник, укрытый дерюгой. – Вчера, видать, помер. Вечером. Или ночью. Гриншпун сдернул дерюгу. Тарасов, привыкший, кажется, ко всему, резко отвернулся. Штаны и подштанники бойца были разрезаны и стащены до колен. А с обоих бедер срезано мясо до отливающих голубым костей. – Часть сожрали, паршивцы. А часть бросили в кустах. Видать, засек кто-то. Они и смылись. – Кто они-то, не темни, особист! – Из второго батальона ночью пропали двое. Рядовые Топилин и Белоусов. – Белоусов, Белоусов… Баянист, что ли? – Ну да. Синенький скромный платочек. – Вот же… Тарасов, казалось, растерялся. Что угодно, но только не это! Предательство казалось ему невозможным. Да еще и… – Вечером они парой были в охранении, около лежки раненых. Смена их не обнаружила. Стали искать, нашли вот это, – кивнул Гриншпун на котелок. – А потом партизаны являются. Месяц не было, а тут взялись. Может, полицаи? – Не похоже, уполномоченный. Не похоже. Слишком быстро для полицаев они явились. – Зато как им удобно. Сотню раненых без боя в плен утащат. Подумай, командир. Нельзя им доверять. Растерянность Тарасова прошла быстро: – Решим на заседании штаба. Бойца похоронить. И молчок! Не хватало мне еще людоедства, твою мать… Командиры и комиссары, вопреки мнению Гриншпуна, раненых решили все же отправить с партизанами на Гладкий Мох. – Зря, товарищ подполковник, зря… Как бы не пожалеть. Потом. Особист резко развернулся и зашагал к себе. Подполковник долго смотрел ему в спину, догадываясь, что особист считает его главным виновником всех бед бригады… * * * Полкман с сыновьями шагал в конце колонны, размышляя над странным поведением этого особиста. С одной стороны, у него работа такая – всех подозревать. |