Онлайн книга «Прорвать Блокаду! Адские Высоты»
|
«Героев Крыма», так обозвал Гитлер своих вояк, пришлось кинуть вместо Ленинграда в эти болота, где русские почти соединились своими фронтами. Однако на войне – как в любви. На полшишечки – не считается. Манштейн отчаянно кидал в пекло Синявинских высот дивизию за дивизией. В конце концов русская сталь завязла в немецком мясе. Как застревает отточенный клинок в литых доспехах. Более того, под Ленинград перекинули батарею сверхтяжелых орудий, совсем недавно бомбардировавших Севастополь. И еще… Ходят слухи, что вот-вот прибудут сверхтяжелые танки. С несокрушимой броней и огромным орудием. Вроде как «Тигры». Их в вермахте еще не видели, но говорят, что это настоящее чудо-оружие. – Вундерваффе, вундерваффе… – пробурчал Гаген. – Налейте немцу водки. Может, еще чего вспомнит? Увы, не вспомнил. Единственное, что он добавил, что он из пятой горно-егерской дивизии. И нет, нет! Он ненавидит СС, Гитлера, его папа голосовал за коммунистов и он сам считает эту войну крупной ошибкой Гитлера, которому непременно капут. Гаген хмыкнул: – Хоть бы раз в плен не антифашиста взять… С июня прошлого года одни коммунисты в плен попадают! Что ты будешь делать… Полковник Богданов, начальник штаба корпуса, шутку не понял: – Так, товарищ генерал-майор, фашистам сдаваться в плен оболваненное сознание не дает! Фашисты в плен не любят сдаваться, вот и… Генерал-майор только усмехнулся на эти слова: – Вот когда до Берлина дойдем, одни антифашисты и уцелеют. Помянешь мое слово еще на развалинах рейхстага. – Согласен, – кивнул Богданов. – Пусть только антифашисты и уцелеют. Гаген покачал головой, вздохнул и отдал приказание: – Обер-лейтенанта в тыл. Пусть там его трясут насчет подробностей. И водки ему налейте. А мы… А мы будем готовиться к тому, чтобы Манштейну арийскую морду почистить! * * * Последние сутки лейтенант Кондрашов помнил плохо. Все переплелось – и день, и ночь, и марш по раскисшим дорогам, и атака по не менее раскисшему от дождей полю. Отчет по действиям взвода и по потерям он, естественно, сдал в роту, но… Такая вот память человеческая. Как командир взвода, Кондрашов помнил все прекрасно – как поднялись в атаку, как нарвались на мины, как броском преодолели заминированный участок, как выбили немцев из траншей. Все это он помнил. Но вот совершенно выпали из памяти детали этого боя. Хлоп! И рядовой Сергеенок катается по земле, судорожно отыскивая оторванную ступню. Санинструктор взвода бинтует культю, пока другие бойцы держат несчастного Сергеенка. Держат, закрывая ему рот ладонями. И кто-то кричит над ухом: – Повезло парню, отвоевался! Лейтенант не помнил этого. Не помнил и того, как опомнившиеся немцы стали фигачить трассерами поверх голов бойцов, укрывшихся за маленькими, но крутыми берегами речки Черной. Кондрашов не помнил и как он закричал «Вперед!», когда взлетели ракеты над полем. Мины? А какой выбор был у взвода? Отползать назад и требовать саперов? Лежать на месте и притворяться ветошью? Но немцы могли вот-вот накрыть их минометами. И тогда никакие берега не смогли бы помочь бойцам. Кондрашов не помнил, как он высунулся над берегом. Именно в тот момент пошла в атаку остальная рота. И немцы мгновенно перенесли огонь в сторону новой опасности. Осталось лишь подняться и ударить фрицам во фланг. Лейтенант не помнил, как он бежал по изувеченному полю в сторону небольшого леска, в котором сидели немцы. А за этим леском была та самая железная дорога, по которой гитлеровцы перекидывали подкрепления в горячие места. Апраксин Бор… Вот бы в мирную жизнь дойти до него? Чего там – час прогулочным шагом до электрички… Еще час – и ты в Ленинграде. А вот когда между тобой и этой электричкой в окопах закопалась смерть? За сколько ты доберешься до жизни? Лейтенант Кондрашов не помнил – за сколько времени они добежали до траншей? Каждый шаг казался вечностью и мог быть последним. Но добежали как-то! А еще он не помнил, как прыгнул, замахиваясь лопаткой, в немецкую траншею… – Опять стихи пишешь? – осторожно пнул Кондрашова Москвичев. – А? Ты… Как у вас? – Полвзвода как корова языком, – зло сплюнул Москвичев и уселся рядом, навалившись спиной на стенку траншеи. – Если бы не ты – положили бы к херям на этом поле. Курить хочешь? – Не курю я, знаешь ведь. – Не волнуйся. Пройдет. Смотри, распогаживает! – Что? – не понял Кондрашов. – На небо, говорю, посмотри, звезды видать стало. Как рассветет, музыканты концерт дадут. Зуб даю. Кондрашов поднял голову. И впрямь – серое питерское небо вдруг разорвалось в облаках. И звезды замелькали в хвостатых обрывках низких туч. Для пехоты нет лучше погоды – чем дождливая. Хотя бы сверху смерти не будет. – Ладно… Я к себе во взвод. Думаю, немцы скоро в контратаку пойдут. Москвичев зашлепал было по глине, но Кондрашов остановил его: – Сереж, как там Павлов? – Живой… Что ему будет? И ушел. Лейтенант Кондрашов тяжело встал. Надо найти Пономарева и заставить взвод копать щели – укрытия на случай бомбежки. А она будет? Она будет – точно. К бабке не ходи, как сказал бы Москвичев. – А я ему – на в лобешник! А он с копыт! Ну, я его финочкой и поласкал! На что хочешь забожуся! – Глазунов? Опять ты хвастаешься? – Не хвастаюсь, товарищ лейтенант, а опытом делюсь! Самолично пять немцев вот этим ножиком порезал. Кондрашов хмыкнул. Если верить этому бывшему зэку – так он половину гитлеровской армии перерезал в одиночку. – Руки покажь, – внезапно раздался голос из-за плеча лейтенанта. – Не надо, товарищ сержант, на честного батон крошить, – обиделся Глазунов, но рукава закатал. – Молодец, – кивнул Пономарев. – Копай дальше. – Можно, да? – взялся Глазунов за лопатку. Вместо ответа сержант показал рядовому волосатый кулак. Тот принялся копать. – Сержант, ты рукоприкладством не занимайся, – сказал Кондрашов, когда они отошли от бойцов. – А с этим по-другому – никак, товарищ лейтенант. Хуже немца. За спиной тебе в сапоги нассыт, пока спишь. И зачем эту шушеру в армию берут? Людей, что ли, не хватает? Этих-то зачем? – Убитых сколько? – вопросом на вопрос ответил Кондрашов. – Пятеро. И десять раненых, – вздохнул Пономарев. – Половина взвода, понимаешь сержант? – А делать-то что было, товарищ лейтенант? Лучше по минам, чем под минами. |