
Онлайн книга «Илья Муромец»
![]() — А в чем дело, Самсонушко? — недоуменно вопросил Неряда. — В чем дело? — повернулся Самсон к товарищам. — Это таки очень интересное дело, шобы мне сейчас столько кротости, сколько у царя Давида! Вот сия бирка с печатью великого князя нашего Владимира Святославича говорит мне, шо на богатырскую Заставу в год отпускается тысяча пудов муки, да триста пудов зерна пшеничного, да триста пудов зерна ржаного, да гречихи триста пудов, да соли двадцать пудов, да меда двадцать бочек сорокаведерных, да... — Самсон задохнулся от негодования. — КТО МНЕ ПОКАЖЕТ, ГДЕ ТУТ ТЫСЯЧА ПУДОВ МУКИ??? — Да тут и двухсот не будет, — ошарашенно почесал в затылке Неряда. — А ну, дай посмотреть, — подскочил к Самсону Соловей Будимирович. — И вправду, тысяча, — поднял он от бирок потемневшее лицо. — Это что же получается, а? — Что-что, — прорычал Илья, — кто у нас за кошевого? — Да какой из меня кошевой, — забормотал Дюк. — Да уж вижу, что никакой! — в сердцах бросил Муромец. — Свои товары небось не так считаешь. — А я говорил, между прочим, что нельзя так обоз принимать — свалить, и все! — зло ответил Дюк. — Говорил? А ты что ответил? Невместно, мол, богатырям каждое зернышко считать! — Мало ли что я говорил! — возмутился Илья. — Мог бы потом перечесть! Ведь из года в год все меньше привозили. — Ну... Да, — повесил голову кошевой. — Что делать будем, брат? — озабоченно спросил Добрыня. — Так этого оставлять нельзя. — И я так думаю, — кивнул головой Муромец. — А ведь если они, сволочи, нас так обкрадывают, то каково порубежникам и воям в крепостях? Добрыня потемнел лицом. — Думаешь, это князь? — Да какой князь, — махнул рукой Илья. — Владимир гордый, но не подлый. Поручил небось какому кособрюхому, а тот на нашем харче терема себе строит. Значит, так. Алешка, остаешься за старшего, Добрыня, Дюк, Самсон, со мной. Поедем к князюшке правду искать. — Я? — ахнул Самсон. — Ты, — кивнул Муромец. — И не жмись так, ты теперь такой же богатырь, как и мы все, хоть и жи... иудей. Сам кашу заварил, сам и расхлебывай, и ничего не бойся, при нас Владимир на тебя не цыкнет. Да, и этого, — он кивнул головой на обозного, — с собой возьмем. В Киев все четверо влетели, словно буря, коней привязывать и не подумали, и богатырское зверье, чуя настрой хозяев, принялось нагонять страху на гридней, вращая кровавыми глазами и выковыривая копытами камни из мостовой. Подойдя ко княжьим палатам, Илья уже занес было ногу, но, опомнившись, осторожно постучал. С косяка посыпалась пыль. — Ну, входи, входи, — послышался недовольный голос. — Опять, что ли, какая буча на Рубеже? Внутри пискнуло, хлопнула дверь. Илья, ухмыльнувшись, распахнул створки. Владимир сидел за столом в расстегнутом кафтане, на столе валялись грамоты, книги, чертеж Рубежа и женская нижняя рубаха. — Здравствуй, князь Владимир Стольнокиевский. Войдя в горницу, Илья, Добрыня и Дюк перекрестились на красный угол по писаному, а Самсон, прячась за спины старших, низко поклонился. — От государевых дел тебя, вижу, оторвали, — сокрушенно покачал головой Илья. — Ну ладно, не скоморошествуй, — поморщился князь. — Жениться бы тебе, княже, наследников, что ли, заводить уже, — учтиво съехидничал Добрыня. — Тебя не спросил, — огрызнулся князь. — Говорите, зачем пожаловали? По чьей воле Рубеж бросили? — На Рубеже сейчас Алеша смотрит, — спокойно сказал Илья. — А мы к тебе, княже, по делу. Давай, Самсон. Самсон робко выступил вперед. — Ну, дожили, — в сердцах бросил Владимир. — Жидов на заставу берут. Самсон покраснел. — Он не жид, — разглядывая потолок, прогудел Илья. — Он иудей. Мы его так кличем. — А не один хрен? — удивился Владимир. — Для нас нет, — опустил глаза встреч Владимиру Муромец. — Он нам брат меньшой и русский богатырь. Хоть и с пейсами. — Ну, тебе виднее, — согласился Владимир. — Так что у тебя ко мне за дело, РУССКИЙ богатырь Самсон? Самсон торопливо свалил на стол охапку бирок. — По твоему, княже, указу, тому пять лет, положено отпускать на Заставу на год тысячу пудов муки, да триста пудов зерна пшеничного, да триста пудов зерна ржаного... — Вы что, белены объелись?! — рявкнул князь так, что Дюк и Самсон подпрыгнули и даже Добрыня попятился. — А ты, княже, дослушай, сделай милость, — набычился Илья. С полминуты князь и богатырь мерили друг друга взглядами, да так, что Дюк и Самсон жались к стенам, а Добрыня собрал в кулак всю смелость, чтобы не спрятаться за брата. — Ну, ладно, продолжай, — сдался князь. — А в этом году, — заторопился Самсон, — пришло на заставу двести пудов муки, да сто пудов ржаного зерна, а пшеницы совсем не было, а гречиха мышами траченная, а соли — один пуд, а меду не было, а полотно подмокшее да тленное, а кожи на сапоги не было, а наконечников на стрелы — пуд вместо пяти, а ясеня на древки не было, осину прислали, а вместо ста щитов расписных — десять некрашеных, и не дубовых со стальной оковкой, а липовых, кожей обтянутых, да и та трескается, а... — Достаточно, — тихо сказал Владимир. — Ты что же, Илья Иванович, думаешь, я у своих воев ворую? — А мне думать не положено, — ответил Илья. — Я что вижу, то говорю. Ты лучше вот что рассуди, княже, если уж нас, богатырей, так не стесняясь обкрадывают, то что воям в крепостях достается? Совсем наги и босы сидят? — Так. — Владимир побарабанил пальцами по столу. — Оставайтесь здесь. Поесть вам принесут. Князь встал, быстрым шагом вышел, из-за двери донесся его рыкающий голос. — Ну, браты, теперь садитесь и отдыхайте, — шумно выдохнул Илья. — Давно я его таким не видел, даже самому страшно стало. — И что он сделает? — испуганно спросил Самсон. — В котел со смолой, — вяло ответил Добрыня. — Или на кол. Когда княже добрые дела творит — только держись. Прошел час, со двора раздался дикий вопль. Илья выглянул в окно, перекрестился. — Все-таки на кол. Смолу долго греть надо. Дверь распахнулась, в светлицу вошел Владимир. Кафтан князь где-то сбросил, рукава рубахи были завернуты выше локтя, на белом полотне краснели пятна крови. Государь сел во главе стола, повесив голову, затем устало осмотрел богатырей. — Нет, ведь главное, чего ему не хватало-то? Три города в кормление [28] дал, только и делов — отправляй вовремя жалованье на Рубеж. А он, гад подколодный, пять лет... |