Книга Истории таверны «Распутный единорог», страница 45 – Роберт Линн Асприн

— У меня есть для тебя одна история, цербер, могу рассказать. Смею надеяться, она тебе понравится.

— Что за история, старый?

— Подойди поближе, цербер, да скажи, сколько ты заплатишь мне за это.

— Как я могу сказать это, пока не услышу ее и не пойму, чего она стоит?

Лошадь под ним, подняв голову, фыркнула и стала принюхиваться к зловонию, которым резко пахнуло с набережной.

— Поторгуемся?

— С кем-нибудь другим, старикан! У меня впереди трудная ночь.

Он потрепал коня по холке, присматриваясь к толпе илсигов, взволнованно обступивших его со всех сторон, так что головы людей оказались на уровне его пояса.

— Впервые вижу, что он отступился, — слова эти сквозь шум в толпе с трудом достигли слуха Темпуса. Оглянувшись, он попытался определить, откуда донесся шепот, однако ему не удалось установить это. Можно было себе представить, сколько толков и пересудов это вызовет, когда распространится слух об этом разговоре. Но он не станет связываться с чародеями. Никогда больше! Однажды он, понадеявшись на покровительство своего бога-наставника, сделал это, и хватит! Он не без усилия отвел руку за спину. Под своим бежевым шерстяным одеянием он носил спрятанный под кольчугой почти совсем уже износившийся и порванный женский шарфик, который, будучи постоянно при нем, напоминал ему всегда, что ни при каких обстоятельствах не следует вступать в спор с магом. Шарф — это все, что осталось от той, о которой он однажды поспорил с чародеем.

Это было так давно, там, в Азеуре…

Он шумно и тяжело вздохнул, чувствуя, что просто потерял голос от окриков и приказов в ходе этого бесконечного сражения.

— Ну, риггли, поступай тогда, как знаешь. И дай Бог тебе дожить до утра.

Он назвал свою цену, рассказчик назвал другую. Наконец они сторговались, где-то посередине.

Старик подошел к нему, потрепал лошадь по холке. И начал:

— Сверкнула молния, прогремел гром, и вот ничего уже не осталось от Храма бога Ильса. Принц хорошо заплатил за услугу могущественному чародею, которого, похоже, боится самый отважный из церберов. Женщина нагой купалась в море, и чуть не утонула, а в волосах у нее сверкали бриллиантовые шпильки…

— Шпильки?

— Ну, булавки.

— Великолепно! Еще что?

— Рыжеволосая, из тех, что у Эмоли в Саду Лилий, умерла, когда взошла луна.

Он догадался, о какой девице из заведения Эмоли шла речь. Так или иначе, рассказ старика ему совершенно не понравился. Он с раздражением сказал:

— За такую цену мог бы рассказать что-нибудь поинтереснее, да поживее!..

— В проулке между «Распутным Единорогом» и тем многоквартирным домом на углу вдруг появилось какое-то строение, как раз на том месте, где стоял Черный Шпиль, ты знаешь, наверное.

— Ну, знаю.

— Разве не удивительно?

— Да просто интересно. Что еще?

— Да этот вот позолоченный купол, смех да и только! Там две двери, на одной написано «для мужчин», на другой — «для женщин».

— Вашанка сдержал-таки слово!

Старик продолжал:

— Внутри там, рассказывают завсегдатаи «Единорога», продают оружие. Очень странное какое-то оружие. И очень дорогое.

— Хорошо, а какое отношение все это имеет ко мне?

— Кое-кто из тех, кто вошел туда, до сих пор еще не вышел? А один вышел, и тут же набросился на первого встречного и забил его до смерти. Другие же просто сбивают с ног любого, кто бы им ни встретился на пути. А еще слух прошел, будто илсиги и рэнканцы, словно братья родные, выстроились в очередь друг за другом перед этими дверьми. Среди них — несколько с такими дикими и свирепыми мордами, что я подумал, что тебе надо бы дать знать…

— Да ты просто вымогатель, старикан! Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Швырнув под ноги рассказчику несколько медных монет, он так резко натянул поводья, направляя коня в сторону, что тот встал на дыбы. И когда копыта его вновь коснулись земли, он с ходу таким бешеным галопом врезался в толпу, что этому сброду пришлось врассыпную разбегаться в стороны, едва успевая увертываться от окованных железом копыт.

Черная магия и чародейство царили в Санктуарии. Веры в силу божественного провидения не было ни у кого из этих магов и волшебников. Однако они верили в существование высшего Закона равновесия сил в Природе, а также в силу мирового Зла. И считали, что если есть положительное начало, то должно быть в противовес ему и отрицательное, и боги в этом случае вполне могли рассматриваться именно как такое начало. Как говорится, протяни божеству палец — оно и всю руку, точнее душу, отхватит. Простые обыватели, а также мелкие мошенники, собравшиеся перед входом в Оружейную лавку бога Вашанки, этого не понимали, хотя именно поэтому ни одного уважающего себя мага или чародея высокого ранга среди них не было и быть не могло.

Так и тянулись они шеренгой, мужчины слева от Темпуса, ближе к входу в «Единорог», а женщины — справа, в то длинное здание на углу.

Что касалось самого Темпуса, то ему казалось не очень-то разумным и даже недостойным обществу втягиваться в коммерческий бизнес! Заняв позицию на противоположной стороне улицы, он внимательно наблюдал за теми, кто входил и выходил оттуда.

Он все еще не решил для себя, пойти туда или нет.

Чья-то смутная тень пристроилась в хвост очереди, затем отделилась от нее и в неверном свете угасающих на небе звезд неторопливо направилась в сторону «Единорога». Заметив Темпуса, тень нерешительно отступила назад.

Не выпуская оружие из своих рук, он наклонился вперед и поманил согнутым крючком пальцем.

— Ганс, давай поговорим?

Мягкой кошачьей походкой юнец подошел к нему, и сразу неверный свет из открытой на улицу двери трактира «Распутный Единорог» множеством вспышек отразился на всякого рода оружии, которым этот малый Шедоуспан был обвешан буквально с ног до головы.

— Что с тобой, Темпус? Вечно ты у меня на хвосте. А ведь здесь есть для тебя дичь покрупнее, чем я.

— Неужели ты не собираешься купить здесь что-нибудь?

— Мне вполне достаточно того, что есть на мне, благодарю покорно! Я предпочитаю не связываться с волшебством.

Темпус спросил его шепотом:

— Украдешь кое-что для меня?

У этого черноволосого и черноглазого юнца с устоявшейся репутацией головореза и лихого парня роились в голове, видимо, замыслы еще чернее.

— Слушаю тебя.

— Две бриллиантовые булавки в волосах у леди, появившейся из моря сегодня вечером.

— Зачем это?

— Я не спрашиваю тебя «как», а ты не спрашиваешь у меня «зачем», или забудем об этом разговоре, — сказал Темпус и выпрямился в седле.